Том 2. Последний из удэге

Насмешник Люрл, сбросивший три своих кафтана (Сарл, подходя к костру, прежде всего увидел его мускулистую, точно плетенную из ивняка, оливковую от солнца и грязи спину), говорил что-то невозмутимо спокойным тоном, без единого жеста, но после каждого его слова люди, роняя трубки, покатывались от хохота:

– Ай-я-я! Да! Да! Да!..

– Ай-е-е-е!.. Ейни ая!..

Не смеялись только двое: старый Масенда, на голову возвышавшийся над остальными, не выпускавший трубки из окаменевших губ, – он смеялся одними глазами, – да еще пришлый худощавый таза в китайской кофте. Месяц тому назад он с помощью брата убил своего «цайдуна» за то, что тот продал в Китай его ребенка. Брат был пойман и живьем закопан в землю, а таза с женой скрылись в Инза-лаза-гоу. Он страдал от отсутствия опиума и, хотя был когда-то таким же удэге, ни слова не понимал по-удэгейски. От униженности он так раздвигал потрескавшиеся губы, что получалась не улыбка, а жалкая гримаса.

Неподалеку от костра возвышалась подплывшая кровью груда зверья: горбатые щетинистые кабаны с сочившимися сукровицей пятками, рыжие изюбры, вывалившие длинные малиновые языки, скорчившаяся, как спящий младенец, тонконоздрая кабарожка, – тут были одни самцы: весной не полагалось убивать самок.

Женщины – молодые, гибкие и маленькие, и постарше, уже немного грузнеющие, – в длинных, разузоренных по борту и подолу, окровавленных кожаных рубахах, растаскивали зверье по юртам; некоторые потрошили его, шустро выбрасывая локти, ловко орудуя длинными охотничьими ножами. Сухонький старичок с барсучьими ушами, склонив плоскую, невыгибающуюся спину, расправлялся с трехлетком – черным медведем, мертво оскалившим кривые пенистые зубы, – к медведю – родоначальнику народа удэ – не смела прикасаться женщина. Старик приготовлял его к празднику «съедения медвежьей головы». Лохматые поджарые псы носились вокруг или, усевшись на выщипанные в драках зады, умильно поглядывали на людей, дыша и подвывая.

– Ай-я!.. Го-го!.. Да! Да!.. – дико кричали люди.

По тому, как смущенно и неуверенно, хотя и безобидно, смеялся Монгули – толстощекий, рябой и безбровый удэге с длинными, до колен, руками, прославившийся тем, что единственный в истории народа, для которого даже трахома часто бывала смертельной, не умер от оспы, – но тому, как он смущался, Сарл понял, что потешаются над Монгули.

– Нужно удивляться силе и выносливости твоих рук, – говорил Люрл, раздувая ноздри безобразного, прямого, как у русских, носа. – Так долго, как ты, не выдержал бы никто. А какая добыча!.. Медвежий хвост прекрасен для украшения шапки!..

Сарл быстро взглянул на медведя и, заметив, что шкура на заду у медведя сорвана, весело, по-детски, взвизгнул.

– Ра-асскажи лучше, – смущенно начал Монгули (он от природы затягивал слова, и все смолкли, чтобы он мог кончить), – ра-асскажи лучше про че-еловека, который мчался верхом на лосе и вопил о помощи…

– О, это басня! – отмахнулся Люрл (он был когда-то этим человеком). – А тут недавний подвиг! Что ж – он достойно продолжает подвиги твоих отцов!..

– Да! Да! Да!..

– Правда, это уже устарело, когда есть ружья, – не унимался Люрл. – И неизвестно еще, кто кого схватил… Трудно сказать, чтобы медведь был больше испугал, чем ты!..

– Как все это было? – перебил Сарл, садясь верхом на тюк, который он сбросил на землю.

– Шел я по следу изюбря, – начал было Люрл, но вдруг, увидев заранее брызнувшее лицо Вадеди, не выдержал сам и фыркнул, и снова вокруг загоготали. – Шел я по следу изюбря, – выправившись, продолжал Люрл, – вдруг – «бум»!.. Я не успел присесть, – из кустов выскочил вот этот медведь, за ним мчался Монгули. Он держал его за хвост и наступал ему на пятки. Сначала у него во рту был нож, потом он потерял его. Медведь так вонял – невозможно терпеть! Я впервые понял, как ужасна медвежья болезнь… «Монгули! – закричал я, – да за то ли ты схватился?»

– Ай-я-я-я!.. – покатились вокруг.

– Но они уже скрылись в кустах, – невозмутимо продолжал Люрл. – А когда выскочили снова, медведь скакал, как камлающий шаман, а Монгули – как молодой кузнечик, который учится прыгать. Волосы его цеплялись за деревья, рот стал шире головы… Не успел я броситься ему на помощь, меня свалило ветром: медведь и Монгули летали уже по воздуху!.. Из медведя несло, как из тучи! Когда я очнулся, Монгули стоял надо мной и поливал мне голову водой. Я взглянул на него, увидел у него в руках медвежью култышку и снова покатился на землю и очнулся уже к полудню… Я в жизни не видел медведя, который так бы хотел уйти от человека, как этот!.. – закончил Люрл уже неслышно, в общем хохоте.

– Да, это была у-удивительная неудача, – скромно сказал Монгули, подавая ему кисет, и покосился на жену, возившуюся у зверья.

Но женщины были заняты своим делом, и ни одна из них не смеялась. Сарл, развязав мешок, стал раздавать по рукам все, что приобрел в Шимыне.

– Вадеди, твоя мать просила ниток. – И он сунул ему два клубка. – Родила уже твоя жена?