Том 2. Повести. Рассказы. Очерки (1918-1938)

— Да, всякие чудеса бывают на свете, — кричит он. — Например, послушайте! Иду я по Васильевскому острову. В окне погребка вот эти самые банки сгущенного молока стоят. «Голубчик, продайте мне десяточек банок! Во всем городе нет». — «В одни руки могу только одну банку». — «Но у меня две руки!» — «Все равно, больше одной банки нельзя». — «Голубчик, побойтесь бога, ведь я везу с собой несколько человек на дальний север…» — «Бога я, конечно, бояться не обязан на службе, дома — другое дело, а помимо всего этого…» — «Эх, голубчик! Ведь мы едем за полярный круг, „Садко“ подымать». И представьте, только я этак сказал, продавец открыл рот, отступил шаг назад, и борода его задергалась: «Как?! Вы едете на „Садко“?» — «Ну да, на „Садко“, ледокол такой, семнадцать лет на дне моря почивает. А вы разве слыхали?» — «Ха, слыхал… Не то что слыхал, а собственноручно тонул на нем. Даже мой пиджак и штаны с трубкой в каюте остались…» — «Голубчик, отец родной, отпустите десяточек банок или хоть штук пять! А я вот при свидетелях заявляю, штаны ваши доставлю вам с „Садко“». И было отпущено мне моментально не пять, а пятнадцать банок молока.

Мы подивились этой сказочной встрече! «Да, бывают же в жизни случаи», — и стали припоминать разные происшествия, не объяснимые ни с каких научных точек зрения. А двое из наших ехали с охотничьими ружьями, ну, вот те завели разговоры о таких маловероятных в жизни своей встречах, что мы из приличия сначала прыскали таящимся смешком в рукав, потом стали хохотать в открытую. Громче всех смеялся Лева:

— Ну уж вот это-то на двести процентов враки!..

Вообще ехали довольно весело. Переночевав в вагоне две ночи, рано утром высадились на станции Кандалакша. Нас встретили писатель-полярник Иван Сергеевич Соколов-Микитов (Фотий Иванович называет его — Никита Соколов) и еще молодой инженер с парохода «Декрет», что при подъеме «Садко». Выяснилось, что подъем задерживается: вчера вылетели из морской пучины два понтона, лопнули стропа (тросы).

— Да вы сами увидите. На месте разъясним вам все подробно.

Иван Сергеевич Соколов-Микитов пока что пригласил нас к себе, он вместе с полярником-художником Николаем Васильевичем Пинегиным устроился в чистом домике у карелки, вблизи пристани. Версты две шагали новым поселком строящегося Химкомбината (будет работать на полуфабрикатах из Хибиногорска). Дальше безобразная, усеянная валунами дорога тянется через старый железнодорожный поселок с лачугами, бараками, направо — рыбный консервный завод, пристань, на путях ветки пыхтит паровоз. Все это старье будет срыто до основания, сюда подвинется новый поселок. Еще с полверсты, и мы попадаем в старинную Кандалакшу, заселенную поморами, выходцами с земель Великого Новгорода. Она обосновалась при устье реки Нивы на возвышенных, местами скалистых взлобках, утыканных валунами и ниспадающих к морю и реке зеленой луговиной. Три кривых улочки, обставленных деревянными богатыми домами и хибарками, старая церковь, а возле уреза воды в беспорядке толпятся амбарушки на свайных ногах, почерневшие от времени и сажи бани, далеко выдвинутые в море мостки с вешалами для рыболовных сетей. Челны, лодки, иолы, карбасы, боты, вообще — рыбачья промысловая обстановка с суровым видом на Кандалакшскую губу. Прибрежная полоса оживлена лишь ранним утром, когда поморы отправляются на рыбалку или за грибами и ягодами, и вечером, когда они возвращаются.

Доносится мерный шум. Это река Нива играет в порогах. Иду туда, на самый берег. И вот у ног моих быстрая мелководная Нива. Все ложе и берега ее покрыты окатными камнями. Зеркальная холодная вода то с шумом несется над ними, то бурлящими кольцами обходит опечки, осередыши, огромные камни-одинки. Левый противоположный берег горист, высок — это каменный кряж, поросший ельником, одетый ковром разноцветных мхов, усеянный сплошными кустами брусники, голубики. Кой-где видны зеленые белоствольные березы, кой-где листва на них расцветилась желтыми платочками, — недавно легкий был мороз. По горам белыми пятнами перепархивают с камня на камень домашние козы, так же перепрыгивая с камня на камень, движется, с удочкой, человек, за ним лайка. Синее небо, седые облака на нем, сердитый гул живой воды. Я окинул взором всю эту картину слева направо, до самого устья реки, и остолбенел. Да ведь это горная красавица Катунь, так хорошо знакомая мне по суровому Алтаю! С высокого берега я оглянулся назад. В полуверсте от меня лежал неширокой полосой Кандалакшский залив, уставленный большими и малыми островами и лудами. И снова давно знакомая, когда-то виденная мною панорама Сибири. Да ведь это величавая река Лена с ее семиверстной под Якутском шириной, с ее островами Хатыстахом, Харьелахом и другими. Словом, в Кандалакшском ландшафте повторился и южный Алтай, и далекий север угрюмой Сибири.