Том 2. Повести

— Душа не стерпела. Я был свидетелем всего, что сегодня здесь происходило. Видел этого безвинного, который должен был пострадать за меня, — сердце у меня сжалось, возмутилась душа, и все-таки я смолчал. Но то, что произошло дальше, еще сильнее подействовало на меня. Я увидел, как вместо одного невиновного мою вину взял на себя другой. Это было уже слишком. Я не выдержал. И сквозь толпу я пробился к вам, судьи!

Челлини приподнялся в своем кресле, чтобы произнести приговор. Остальные сенаторы, по обычаю, тоже поднялись.

— Именем отца и сына и святого духа! Граждане Вероны! — И главный судья заговорил еще громче. — Поскольку этот преступник оценил справедливость больше своей жизни, он заслужил пощаду. Дарую ему на этой земле помилование!

Буря одобрения пронеслась в толпе: крича и ликуя, люди махали платками и теснились поближе к героям дня. Пожалуй, даже теща Баккарини, сидевшая на балконе дома Корцетти, смирилась с таким неожиданным поворотом дела, и только Пицо — «брат всех болезней» — недовольно ворчал: «И чего было голову человеку морочить?!». Балдуин, взяв под руку Альберто, покинул место казни.

— Идем, я отведу тебя домой, к Эзре.

— В таком платье? — пытался было воспротивиться тот.

— Чепуха, не думай об одежде. Самый богатый человек Вероны может одеваться так, как ему вздумается.

— Не понимаю твоих шуток, Балдуин.

— Всему свое время, дорогой друг. Ты только иди за мной. Вот мы уже и дома, гляди, здесь живу я… Пройдем через сад, Эзра в это время обычно сидит в беседке.

О, как колотилось в этот момент сердце Альберто! Перед плахой и то не был он так взволнован.

— Нет, нет, Балдуин, я не пойду. У меня есть на то причина, поверь мне. Позволь, я снова уйду бродяжничать.

— Сам не пойдешь, — поведу силой. — И Балдуин решительно схватил друга за руку.

Прекрасный это был сад: огромные деревья с мощными развесистыми кронами, перед ними — настоящая лесная поляна с алеющими ягодами земляники, муравейниками, с кустами ежевики, стелющимися по земле, зарослями репейника, буйными травами; дальше на культивированном участке снова ослепительно переливались роскошными красками шедевры садоводства, пылали клумбы и газоны, средь которых одуряюще гудели пчелы.

Вдруг Альберто вздрогнул.

— Что это? Не во сне ли я?

В куще деревьев показался маленький домик — копия того, который был в его саду в Неаполе, а может быть, тот же самый.

— Тебя испугала эта клетка? — улыбнулся Балдуин. — Что же здесь удивительного? Такая же, как была у тебя. И держу я в ней ту же голубку…

И в этой клетке голубка! И тут домик, омываемый со всех сторон ручьем, и тут цветы — колокольчики — раскачиваются и шепчутся, словно звеня. Надо только уметь услышать их. Сердце бедного Альберто сжалось. Может быть, он понимал, о чем они шепчутся?

За домиком стояла беседка. Тысячи и тысячи роз обвивали ее, и легион жучков и букашек кружился над ними. У каждой розы свои поклонники.

— Что ты увидел? Почему сжал мне руку?

— Она! — пролепетал Альберто с детским испугом.

Это действительно была она. Эзра сидела в беседке спиной к ним. Ее тонкая талия змееподобно выгнулась — она что-то шила или вышивала. Одну свою маленькую ножку она, удобства ради, небрежно поставила на сучок, опасным следствием чего явилось то обстоятельство, что поднятая коленка чуть-чуть натянула гранатовую юбку и можно было видеть очаровательную лодыжку. О, что это было за ослепительное зрелище!

Альберто окаменел. Балдуин же, напротив, подкрался на цыпочках сзади и ладонями закрыл ей глаза.

— Балдуин! — проговорила Эзра. — Узнаю тебя по рукам.

«И голос тот же», — вздохнул Марозини.

— Угадала, — ответил Балдуин. — Теперь остается еще отгадать, кого я к тебе привел.

— Дедушку Рикардо — нашего соседа. Отпусти!

— Не отпущу, пока не отгадаешь.

— Перестань, Балдуин. Кто еще может быть? Синьор Милени из Болоньи…

— Его-то уж наверняка здесь нет. Но здесь есть кто-то, кого ты любишь больше всех на свете.

— Откуда мне знать, — строптиво ответила Эзра и топнула ножкой. — Отпусти, а то укушу!

— Ай-яй-яй, значит, ты не знаешь, кого больше всех на свете любишь? И твое сердечко ничего тебе не нашептывает? И глухо и немо?.. Эзра, здесь твой будущий муж!

— Альберто! — закричала Эзра и, вырвавшись из рук Балдуина, в то же мгновение очутилась в объятиях Марозини.

Альберто, потрясенный, обнял ее. Он все слышал, все видел, но ничего не понимал.

— Она — твоя, — грустно сказал Балдуин, — она всегда была твоею. Когда в Неаполе ты отдал ее мне, она была еще ребенком. Ей надоело затворничество, и поэтому она пошла со мной. Ей хотелось чего-то нового. Словом, женщина есть женщина, и, следовательно, она капризна. Она поехала со мной, но уже в первый же день на корабле я увидел, что она грустит, что ей не хватает тебя. На другой день прибавилась тоска по родине… Пока мы добрались в Верону, она заболела и призналась, что любит только тебя. Я тотчас отправился обратно в Неаполь за тобой, но тебя уже и след простыл.

— Возможно ли все это? О боже праведный! — шептал Марозини.