Том 2. Проза и драматургия

Кондаков. Я писал: «К пятнадцатому октября подружиться с Валей Завьяловым». Рядом была графа — выполнено. «К первому марта научиться драться». Выполнено. И так далее. Эти были клятвы тактические. Были и стратегические. «Купить маме подарок на свои деньги». Заработал. Выполнено. «Жениться на хорошей девушке». Выполнено. «Стать шофером грузовика» — зачеркнуто, «летчиком» — выполнено, «врачом» — выполнено.

Косавец. Постой, а летчиком?

Кондаков. Кончил аэроклуб. И там была еще одна клятва — стать таким, как дядя Миша. Дядя Миша, родной мамин брат, был всего-навсего столяром, мастером по дереву, работал на фабрике. Вся его жизнь — это цепь несчастий и самопожертвований. На войне потерял ногу. Вернулся, а жена от него, оказывается, ушла. На свои жалкие деньги воспитал единственного сына, который почему-то стал «стилягой», как говорили в те годы, попал в дурную компанию, дело кончилось тюрьмой. Сам дядя Миша заболел эндартериитом, но курить не бросал, как мы с ним ни боролись. Жизнь била его жестоко. И все-таки я не знал более стойкого, более светлого, более жизнерадостного человека, чем мой дядя Миша. Бывало, сядет, возьмет в руки гитару… «Майскими короткими ночами, отгремев, закончились бои…» Любил эту песню… Только на его похоронах, где собрался весь завод, я узнал, что мой дядя Миша — кавалер трех орденов Славы. Иногда эта мысль мучает меня.

Косавец. Какая?

Кондаков. Что я не стал таким, как он. Что я сгибаюсь под ударами судьбы.

Косавец. А они есть?

Кондаков. Есть.

Косавец. Ты — славный парень, Рем. Я всегда готов тебе помочь. Если будет какая нужда — с радостью. Или материально…

Кондаков. Материально — я лучше пойду приемщиком бутылок работать. Говорят, у них неплохие барыши.

Косавец. Пойми меня правильно, я буду поддерживать тебя во всем. Кроме — этого… (Показал на прибор.)

Кондаков. Ах, вот как… Извини, Лев Михайлович, но, когда речь идет о нашей профессии, о лечении больного, я не признаю ни любви, ни дружбы. Только дело, только истина.

Косавец. Хорошо, что мы с тобой хоть объяснились. Поздно уже. Потопаем?

Кондаков. Нет, я еще посижу.

Косавец. Тогда — физкультпривет! (Подошел к двери, остановился.) Я позволю себе процитировать… а вот кого — не помню. Не важно. Где-то сказано: «Все пилоты делятся на смелых и старых». Так вот, я предпочитаю быть… старым.

Кондаков. Что же, и это — позиция… Но если уж жить в небоскребе, то не на первом этаже.

Косавец. Тоже цитата?

Кондаков. Это я сейчас придумал.

Косавец. Хорошо.

Кондаков. Что?

Косавец. Хорошая мысль. Ты со мной поработай, ленинградский гений, может, обратишь меня в свою веру!.. Сейчас приплетусь домой к самому скандалу.

Кондаков. Из-за чего?

Косавец. Из-за чего-нибудь. У Вертинского есть такой романс: «Как хорошо проснуться одному». Раньше не понимал, как это можно было такую ерунду написать. Теперь наконец-то понял. Впрочем, у меня же есть для нее контрудар: «Кур французских выкинут!» Это ее заинтересует. Пока, Рем. Несмотря ни на что, мы хорошо с тобой поговорили. Я рад.

Кондаков. Я — тоже.

^{Косавец ушел.}

* * *