Том 2. Проза

— Это самый лучший заказ был, — сообщил Савва. — Единственный раз подфартило, сразу все долги отдал и даже денег немного отложил. Пацаны молодые все на компьютерах быстро ваяют, а я руками рисую. Долго, и потом еще сканировать нужно. Так что моя стихия — вывески для магазинов и листовки из серии «как похудеть вместе с артистами».

— Да ты погоди, — засуетился Пашка, — у тебя что, с лаве такой напряг жестокий? Бабки, конечно, всем нужны, но ведь всех денег не заработаешь. Сшиб немного бабулек и твори себе! Да и сколько тебе надо, холостяку бездетному?

— Много, — с неожиданной твердостью в голосе сказал Камаринский.

Нечипоренко посмотрел на собутыльника взглядом, в котором впервые кроме детского восторга можно было прочесть какой-то трудно поддающийся определению интерес.

— Зачем? — не менее твердо спросил он.

— Дом у моря мне нужен. Там я рисовать, наконец, начну. То, что всегда рисовать хотел. Волны, чаек и корабли.

— Волны, чаек и корабли? — переспросил Нечипоренко.

По-прежнему не сводя глаз с художника, он сел за стол, налил себе стакан крокодиловки и выпил его с нечеловеческой легкостью. В замутненной зельем сетчатке Камаринского Павел предстал на миг дородным крокодилом с большими ушами — так могло бы выглядеть дитя любви двух широко известных персонажей одного советского мультсериала.

— Но это все мечты, — сказал Камаринский. — Я таких денег и за сто лет не заработаю.

— Хочешь, за неделю заработаешь? — спросил Нечипоренко.

— Убить кого-то? — спросил Камаринский, понимая, что несет полную чушь.

Но Нечипоренко даже не рассмеялся.

— Кого ты можешь убить, Комар? Ты — художник, вот я к тебе как художник к художнику и обращаюсь. Заказ хочу предложить.

— Картину краденую замазать? — спросил Камаринский, ощущая себя персонажем идиотского боевика, сценарий которого написали два чудом доживших до зрелых лет гидроцефала.

— Нет, — сказал Пашка. — Нарисуй мне этикетку для консервной банки. С волнами, чайкой и кораблем.

— За миллион рублей?

— За миллион американских долларов и в придачу дом на берегу моря. В Италии. Это жены, он ей от дяди достался. Мне он не нужен, я все равно продавать собирался.

— Почему? — спросил окончательно капитулировавший перед невероятностью происходящего художник.

— Слишком красиво там, — объяснил Пашка, налил себе в стакан еще одну дозу крокодиловки и выпил.

— На одеколон чем-то похоже, — констатировал он.

— А ты что, пробовал? — ни к селу ни к городу полюбопытствовал Камаринский.

— На зоне, — кратко разъяснил Нечипоренко, и художник не стал углублять скользкую тему.

После этого некоторое время оба молчали.

— Консервы? — нарушил молчание Савва.

— Консервы, — сказал Пашка. — Кукумария в собственном соку.

— Кукумария? — вопросительно икнул Камаринский.

— В собственном соку, — уточнил Нечипоренко. — Такое говно в море живет — не то рыба, не то червь. Из него и консервы. Срока даю три дня и три ночи. А сколько заплачу, ты уже слышал.

— Но почему? — тупо спросил Савва.

Последние полчаса он терзался сомнениями: а не открыл ли он все-таки ненароком дверь в то самое четвертое измерение и не попал ли в некую опасную параллельную реальность.

— По кочану, — положил конец его сомнениям Пашка. — Потому что я так решил. Это же все равно ненужные деньги.

— Ненужные?

— Ненужные. Не отдам их тебе, отдам за визу на бумажке какой-нибудь тухлой думской крысе. Бабло это так и так списать надо — вот на этикетку и спишем. А дом — это уж от меня лично. Другу детства.

— Но почему кукумария? — тщился понять хоть что-то Савва.

Нечипоренко посмотрел на Камаринского настороженным взглядом, которого художник никогда не замечал у того, прежнего Нечипоренко. Взгляд был такой, будто этот Нечипоренко и сам пришел в данный мир из какого-то параллельного, в котором на подобные вопросы отвечать не полагается. Но довольно быстро глаза Пашки приняли обычное глуповато-восторженное выражение, и он разъяснил:

— Эту кукумарию вообще-то жрать нельзя. Ее даже китайцы не едят. Но при совке рыбаки ее ловили, потому что тогда был план. Никто ее не покупал, вот она на складах и залеживалась. Миллионы банок скопились. Я их и купил, сколько было. Черножопые-то, они все схавают.

— Черножопые? Какие черножопые?

— Ну, негры. Которые в этой, в Африке голодают, — и Нечипоренко похлопал себя пухлой ладошкой по животику, чтобы показать, как негры голодают.

Мотнув головой, Камаринский отогнал нехорошее видение едящих кукумарию негров и спросил:

— А этикетка зачем? На банках, наверное, одна уже есть…

— Ну, во-первых, — уточнил Нечипоренко, — там должно быть по-английски написано. Такие требования. А во-вторых, со сроком годности проблемы — лет уже семь назад как весь вышел.

— Так ты что, негров травить, что ли, собрался? — спросил Савва, без особого, впрочем, возмущения.