Том 2. Проза

— Да что тебе эти негры так дались? Насрать мне на них. Все намного круче. Ты сообрази, каждый год гуманитарные организации закупают кучу всякой хавки для голодающих мартышек. Это огромные деньги, просто огромные. Под эту музыку каждый норовит всякую лабуду спихнуть. Если уметь, то можно остальных подвинуть и впарить свою тухлятину по той цене, которую сам поставишь. Ну, понятное дело, всем отстегивать приходится — за сертификаты, за экспертизу, за то, чтобы тендер выиграть. Каждому насекомому — и отечественному, и импортному — на лапку положи. Ментам, таможне, спецслужбам, депутатам, бюрократам. Я же тебе говорю — огромные деньги. Так что твоя этикетка в этом море бабок — как рыбкины слезки. Зато у тебя мечта всей жизни сбудется. Бабки-то эти, подчеркиваю, не-нуж-ные.

— А разве бывают такие? — изумился Савва, в стремлении осуществить свою утопию давно уже глубоко погрязший в грехе скаредности.

— Только такие и имеют значение! — отрезал Пашка. — Их в мире давно уже больше, чем нужных. И чтобы они жили, на них должны постоянно покупаться ненужные вещи. Нужные давно уже все куплены на нужные деньги. На них ни хера не заработаешь. Другое дело, вещи ненужные.

— Почему? — упорствовал, продолжая цепляться за утлую соломинку скепсиса, Камаринский.

— Потому что ненужных вещей, в отличие от нужных, можно выдумать сколько угодно. И только от тебя зависит, чтобы твои ненужные вещи купили за ненужные деньги. Вот твое искусство — типичная ненужная вещь. Не карбамид, не алюминиевый прокат, даже не кукумария в собственном соку. И тем не менее ты его сегодня продал. Потому что встретил человека, у которого есть ненужные деньги.

На этих словах Нечипоренко поднял указательный палец к потолку с такой властной убедительностью, что Савва против собственной воли посмотрел в точку на потолке, которую пересекала исходящая из пальца незримая прямая.

— А контракт? — тупо спросил он, понимая всю тщетность своих усилий придать свалившемуся на его голову приключению хотя бы видимость обычных деловых переговоров.

— Считай, что контрактом между нами будет то, что ты нарисуешь, — предложил Нечипоренко.

После этого школьные друзья по старинному русскому обычаю о делах уже не говорили, а просто пили — много и бестолково. Стойкий привкус аллигатора во рту Камаринский попытался смыть содержимым откупоренной бутылки водки, найденной в морозильнике под заторами ископаемых сосисок, но Нечипоренко позвонил по мобильному телефону своему шоферу, и тот появился на пороге с еще одной бутылкой крокодиловой настойки. Телефон звонил все время, призывая Нечипоренко к великим делам, пока тот не угомонил навязчивое устройство, заточив внутри морозильника. Камаринский пытался понять, что говорит Нечипоренко, но все слова сливались в бульканье, словно это были вовсе не слова, а лопающиеся пузыри какого-то газа.

Утром, несмотря на пережитую вакханалию, Камаринский проснулся с подозрительно легкой головой — легкой, возможно, потому, что она не была особенно обременена воспоминаниями о случившемся. Только визитка Нечипоренко, искрившаяся золотым тиснением на загаженном столе, да легкое послевкусие, вызванное пребыванием экстракта из заморского гада в желудочно-кишечном тракте художника, свидетельствовали о том, что выбраться из параллельной реальности в ходе тревожного пятичасового пьяного сна так и не удалось.

Камаринский хотел, как и положено творческой личности несколько дней поразмышлять над тем, как ему дальше строить свою жизнь и не пойти ли ему, в частности, на службу в приличную рекламную контору, вместо того, чтобы изображать гусара-одиночку, но звонок телефона положил быстрый предел этим бесплодным интеллигентским умствованиям.

— Ну че, Комар! — прогудел в трубке свежий, как холодный огуречный лосьон, голос Пашки-Чебурашки. — Помнишь про кукумарию? Отсчет пошел! Не подведи!

Камаринский сидел в кабинете Нечипоренко. За головой хозяина кабинета на стене висел большой черно-белый плакат, на котором костлявые смуглые руки тянулись за распределяемыми сдобным белобрысым ангелом гуманитарными харчами. Ангел, отличавшийся холеным, откормленным телом и глуповатым взглядом больших голубых глаз, был чем-то неуловимо похож на Нечипоренко. Камаринский размышлял, имел ли при создании данного плаката место прямой социальный заказ, или же автор чутьем творца случайно уловил тайную сущность, общую для ангелов данной категории.

На столе между продавцом ненужных вещей и их покупателем лежал эскиз этикетки для консервов «Кукумария в собственном соку». Внешне это был обыкновенный эскиз обыкновенной этикетки — название, состав, килокалории и прочая чепуховина, понаписанная вокруг картинки в овальной рамке, на которой одинокая чайка парила над борющейся с волнами рыбацкой шхуной.