Перемещение отдельных текстов облегчалось идейно-тематической близостью клубных и театральных сатир: те и другие направлены против верхов общества. «Балет» принадлежит к самым идейно острым и значительным сатирическим произведениям Некрасова. «Некрасов в своем „Балете“, – писал В. Е. Евгеньев-Максимов, – резче, чем когда бы то ни было, выступает против аристократических, сановных и капиталистических верхов русского общества»
Некрасов еще в 1860 г. откликнулся на этот кризис стихотворным фельетоном «Финансовые соображения» (см. с. 100–102 наст. тома). Видимость фельетонного повествования сохраняется и в «Балете», но, как и в других сатирах номерного цикла, здесь это лишь художественный прием. Ни в публицистических, ни в поэтических фельетонах не могло быть той силы художественного обобщения, какой отличается комментируемая сатира: финансовый кризис, безденежье осмыслены здесь как внешние признаки, симптомы больших изменений в русской жизни пореформенной поры, когда деньги и погоня за деньгами стали мощной силой, властно и деспотически порабощающей все и всех. В жизни появился новый хозяин – миллион, эта идея лежит в основе всей характеристики верхов общества в «Балете». Театральность сатиры в значительной мере условна: внимание автора обращено не столько на сцену, сколько в зрительный зал, который опять-таки рассматривается под социальным, а не театральным углом зрения и важен как место, где широко представлены хозяева жизни, «сливки общества», над которыми произносит свой суд автор. Правдивость нарисованной в сатире картины подтверждается воспоминаниями балерины Петербургского Большого театра Е. О. Вазем (Записки балерины Санкт-Петербургского Большого театра. 1867–1887. Л.-М., 1937, с. 189–194). Она сообщает, что публика в массе своей состояла из дворянства, высшей знати и крупных дельцов, что постоянными посетителями балета были царь Александр II и члены царской семьи. Вазем говорит об особенно кричащей, показной роскоши зрительного зала в 1860-1870-е гг., упоминая и о знаменитом «бриллиантовом ряде» (ср. ст. 15 и сл.), и связывает это с железнодорожной горячкой и получением помещиками откупных. И привлекала в театр всю эту публику (не исключая и августейшего хозяина земли русской) «не столько любовь к искусству, сколько „ножка Терпсихоры“» (с. 190). Правда, в состав театральной публики входили и посетители другого типа: мемуаристка упоминает о лицах «свободных интеллигентных профессий», среди которых называет и Некрасова, и специальную главу посвящает знатокам балета (с. 193–204). Однако у Некрасова в соответствии с принятым в сатире углом зрения об этой части публики не говорится (упомянутый им «записной поставщик фельетонов» по взглядам и уровню культуры тяготеет к основной массе завсегдатаев зрительного зала) (подробнее см.:
Эпиграф – неточная (очевидно, по памяти) цитата из «Евгения Онегина» Пушкина (глава первая, строфа XXXII). У Пушкина ст. 3: «Однако ножка Терпсихоры…». Некрасов заменил «Однако» на «Но, каюсь» и выделил курсивом два последних слова.