Том 2. Стихотворения и поэмы 1927-1930

У Пушкина чаши,
У Гаршина вздохи
отметят сейчас же
дыханье эпохи.

А чем мы отметим
и что мы оставим
на нынешнем свете
на нашей заставе?

Как время играет
и песня кипит как,
пока меж буграми
ныряет кибитка.

И, снизясь к подножью
по ближним и дальним,
колотится дрожью
и звоном кандальным…

Неужто ж отныне
разметана песня
на хрипы блатные,
на говор хипесниц?

И жизнь такова,
что – осколками зарев
нам петь-торговать
на всесветном базаре?

Ей будто не додано
славы и власти,
и тайно идет она,
злобясь и ластясь.

С построечной пыли
я крикну на это:
«Мы все-таки были
до черта поэты!»

Пусть смазанной тушью
на строчечном сгибе
нас ждет равнодушья
холодная гибель.

Но наши стихи
рокотали, как трубы,
с ветрами стихий
перепутавши губы.

Пусть гаснущий Гаршин
и ветреный Пушкин
развеяны в марши,
расструганы в стружки.

Но нашей строкой
до последнего вздоха
была беспокойна
живая эпоха.

И людям веков
открывая страницы,
она – далеко –
он сохранится.

Тасуй же восторг
и унынье тасуй же,
чтоб был между строк
он прочнее засушен.

Чтоб радостью чаши
и тяжестью вздоха
в лицо им сейчас же
дохнула эпоха.

И запах – душа, –
еле слышный и сладкий, –
провеял, дыша,
от забытой закладки!

1928

Литературный фельетон

Довольно
   в годы бурные
глухими
  притворяться:
идут
  литературные
на нас
  охотнорядцы.
Одною скобкой
    стрижены,
сбивая
  толпы с толка,
идут они
   на хижины
Леф-поселка.
Распаренные
    злобою,
на всех,
  кто смел родиться, –
грудятся
   твердолобые
защитники
   традиций.
Смотрите,
   как из плоского
статьи-кастета –
к громам
   душа Полонского
и к молниям
   воздета.
Следите,
  как у Лежнева, –
на что уж
   робок, –
тусклеет
   злее прежнего
зажатый обух.
Как с миной достохвальною,
поднявши еле-еле
дубину
  социальную
влачит Шенгели.
Коснись,
  коснись багром щеки,
взбивай
  на пух перины.
Мы знаем вас,
    погромщики,
ваш вид
  и вой звериный.
Вы будто
   навек стаяли,
приверженники Линча,
но вновь,
   собравшись стаями,
на нас идете
    нынче.
Вы будто
   были кончены –
тупое племя,
защитники
   казенщины,
швейцары
   академий.
Вы словно
   в даль Коперника
ушли
  и скрылись,
но вновь
   скулите скверненько
с-под ваших крылец.
В веках
  подъемлют зов они,
им нет урона.
Но мы
  организованы.
Мы –
  самооборона!
Чем злее вы,
    тем лучше нам,
тем крепче
   с каждым годом,
привыкшим
   и приученным
к дубинам
   и обходам.
Чем диче
   рев и высвисты,
чем гуще
   прет погромщик,
тем
 песню сердца вызвездим
острей
  и громче!

1927

Красная присяга