Раньше воспевали роковуюженщину как таковую,и от той привычки вековойплохо приходилось «таковой».Ревностью к романтике пылая,классиков преданья сохранив,всем, кого пленяет жизнь былая,в женский день расскажем мы про них.Женщина у предков трактовалась странно:как бы ни была она тиха, –в гроб вогнав любовью, Донну Аннуполагалось воспевать в стихах.Пяльцы, кружева да вышиванье,бледность щек и томность глаз,воплотясь в блудливом Дон Жуане,возносил в ней феодальный класс.А когда она, поверив слепо,принимала этих сказок вздор,приходил карать ее из склепаоскорбленный в чувствах Командор.В прах распался феодальный замок,тонких шпаг замглился ржавый шлак,но от прежних обреченных самокженщина далеко не ушла.Тех же чувств наигранных горенье,то же «Дона» Вронского лицо,и другая Анна, по фамилии Каренина,падает под колесо.С Командором вровень, схож по росту,охраняя давних дней устой, –феодалов каменную поступьчерез труп ее пронес Толстой.И хоть брови – небо подпирали:«Мне отмщение, и аз воздам», –вывод был из графовой морали:женщине нужна узда.Наше небо засветилось выше,Дон Жуанов страсти сократив,но еще не всеми четко слышеннаших песен явственный мотив.Жизнь – литературы многогранней:жизнь не смотрит прошлому в глаза,и о третьей, настоящей Анненам еще никто не рассказал.Не во взорах, от влюбленья вялых,жизни и борьбы не вдалеке, –тысячи машинных ровных прялоккружатся в большой ее руке.Десять лет у нас уже жива она,ей не страшен древних басен гнет:подпусти к ней только Дон Жуана, –отлетит – лишь бровью шевельнет.К диспутам публичным не готовясь,без особых в том учителей, –покажись какой-нибудь толстовец –с бороды утрет ему елей.Скажете: «Да это ведь агитка,ждут живого человека все».Что ж, портрет мой не на рифмах выткан,ткал его Ивано-Вознесенск.И об нашей Анне Куликовойразговор немолчный – на станках;вон – ее портрет опубликованв номере десятом «Огонька».Не грозитесь, «каменные гости»,отойдите в темных склепов тень.Ваши Анны – тлеют на погосте,наши – ткут и вяжут новый день.