Том 2. Запах безумия (СИ)

Мистер Роджерс вошел в спальню и покосился на нашу композицию на постели. Рейфорд заворчал и подтянул одеяло выше, закрывая меня под подбородок, после чего посмотрел на врача и спросил:

- Что?

Роджерс покачал головой и, найдя взглядом, вчерашний графин с бренди щедро плеснул его себе в бокал, чтобы тут же пригубить и сесть в кресло, устало потерев висок. Я насторожилась и попыталась выбраться из объятий мужа. Конечно, гораздо легче было сдвинуть скалу. Рейфорд рыкнул и прижал меня обратно.

- Что-то с маман? - я беспокойно дернулась, а Роджерс поднял на меня печальный взгляд.

- Мне очень жаль, миледи. Маркиза оставила этот мир.

- Что? Как? - я шокировано подняла лицо на мужа, не веря услышанному. - Но как же... Она ведь всего лишь простыла.

- Болезнь осложнилась тем, что она отправилась из столицы сюда. Сильное воспаление, уже ничего нельзя было сделать. Когда я осматривал ее впервые, она уже бредила. Мне жаль, - врач печально вздохнул.

- Почему меня не позвали? - я все же вывернулась из рук мужа, чтобы посмотреть на него. - Почему?

Рейфорд твердо выдержал мой взгляд:

- Я запретил. Ты больна, Ариан. Тяжело перенесла дорогу. Тащить тебя к умирающей от чего-то женщине. Нет.

- Она же моя мать, - я потерянно посмотрела на него и закончила, всхлипнув. - Была.

Пусть глупо было плакать о женщине, которая не сделала мне ничего хорошего, за исключением того, что дала жизнь. Но мне вдруг стало так горько и жалко ее. Ведь маркиза была молода и единственным близким ей человеком оставалась я, которая даже не попрощалась с ней. Я снова всхлипнула и закрыла лицо ладонями. Рейфорд же притянул меня к себе и приказал Роджерсу:

- Разведи успокоительное! Быстрее!

А я неожиданно окончательно разревелась, как порой плачут маленькие дети. Надрывно и душераздирающе. Вот только непонятно, кому я ее пыталась разорвать - себе или ему?

Похороны состоялись на третий день. Рейфорд категорически отказался выпускать меня из спальни на улицу, поскольку у меня вновь поднялась температура, и начался кашель. Истерик я больше не закатывала, понимая их бесполезность, только разбирала принесенный мне вещи маман - незаконченный вышивки и старые, потрепанные дневники. Быть может, хоть так, я смогу с ней попрощаться.

Глава XIII.

Наша борьба когда-нибудь закончится?

Из писем Ариан к Рейфорду

Январь, 1817 год.

Рождество и новый год мы встречали, все еще находясь в поместье, где прошло мое детство. Спустя неделю после похорон маркизы приехал Джонатан, который немного расшевелил серую громаду этого дома. Я уже успела отвыкнуть от того, как местная атмосфера давит на плечи. Пусть и здесь и в каждом из домов Рейфорда слуги были вышколены и молчаливы, но в этот месте будто умирало что-то живое. Порой, еще в детстве мне казалось, что это место проклято, хотя ощущение отступало, стоило весне вступить в свои права. Но до весны еще было далеко, а виконт отказался покидать это место, пока я окончательно не поправлюсь. По-видимому его не оставляли мрачные мысли о том, что окончательную точку в жизни маркизы Апревилль поставило именно путешествие в зимнюю пору.

Я не тосковала по маман. Горечь и жалость отступили также внезапно, как и нахлынули, а, может, всему виной ее дневники. Я сочувствовала той романтичной девушке, выданной против ее воли за моего отца. Жалела о том, как он с ней обращался и о той боли, которую она вытерпела. Но я не могла сочувствовать той женщине, которой она в конечном итоге стала: ненавидящей собственного ребенка. С моим взрослением, чувство разъедающее душу маркизы немного ослабло или она научилась с ним жить, но в моем детстве. Я читала строки, где она описывала горячее желание избавится от выродка рода Апревилль, о том, как приходила ночью в детскую и, глядя на уродливое дитя, представляла мою смерть. Нет, мне больше не было жаль, что она умерла. Я сожалела лишь о том, что никогда не знала ни матери, ни отца. Тех, кто по нелепой случайности дал мне жизнь, вряд ли можно было так назвать.

Особенно остро я чувствовала свою подобную неполноценность, рассматривая мужа с пасынком. Джонатану исполнилось четырнадцать лет, и он активно изучал новые просторы, таская за собой отца. Рейфорд, впрочем, и не сопротивлялся. Мой муж давно не проводил столько времени с сыном и получал от этого явное удовольствие. Они, несмотря на холод и непогоду часто вдвоем ездили на длительные прогулки, играли в шахматы перед камином или обсуждали учебу и дела поместий. В такие моменты я уходила прочь и вновь и вновь бродила по многочисленным комнатам старого дома. Мне было жаль, безумно жаль, что я не могла иметь то же самое, обнять своего ребенка, провести рукой по его волосам, услышать смех. Становилось тоскливо и порой это приводило меня в старую детскую. Быть может, когда-нибудь я избавлюсь от тоски?