Том 2

Выпалив это, фламандец перевел дух. Потом снова принялся разглагольствовать и между прочим упомянул, что в Тынском посаде он знает одну женщину; вот у нее и лицо — правильное, и взгляд — прямой и ясный.

— Она еще дитё на руках держала, — добавил он, — но дитё скорее всего уже померло.

И он дал понять, что женщина, которую он имеет в виду, состоит в супружестве с кузнецом Петром, а сынок ее — одного возраста с королевичем.

Хозяйка, в чьи обязанности входил досмотр за нянюшками, поразмыслила о сообщении кухаря. Посоветовалась со служанками и, выслушав различные суждения, послала за кузнечихой.

На следующий день фламандец в сопровождении нескольких солдат отправился в Тынский посад. Они перебрались через мост, миновали небольшую рощицу и крепостцу, которая охраняла брод, лежавший на расстоянии двух-трех выстрелов ниже по течению. Оттуда свернули вправо. И повстречали сначала челядинцев, которые безучастно топали возле своих лошаков, а по-том и таких, кто не уставал нахлестывать животных по крупу, ну и, само собою, веселых пареньков, что, обхватив за шею своих осликов, готовы были обнять весь мир.

По той же дороге рядом с погонщиками лошаков и батраками шли и носильщики, а с ними странное племя купчишек — племя это смешанное, будто случайные зернышки, завалявшиеся в кармане какого-нибудь птицелова. Были среди них люди с темным цветом кожи, были безусые и бородатые, в легких одеждах и одеяниях, доходивших чуть ли не до пят. Кухарь обогнал их с видом сановного вельможи. Уперев левую руку в бок, он правой отирал пот, градом кативший со лба, поскольку из-за чрезмерной толщины уже с марта месяца страдал от жары.

Отыскав лачугу кузнеца, кухарь вызвал Петра (будучи уверен, что этот простак его не узнает) и сказал:

— Дошло до меня, что у тебя есть сын. И будто бы родился он в тот же день, что и королевич. Возможно, молоко твоей супруги подойдет для наследного принца. Я подыскиваю ему кормилицу. Приведи свою жену, и я, верный королевский слуга, решу, суждено ли ей счастье, и тогда либо отвезу во дворец, либо оставлю прозябать в ничтожности того существования, которое ты ей создаешь.

— Да что вы, — ответил кузнец, — она у меня и одета, и сыта. Жаловаться ей не на что. Бог посылает нам все, без чего не обойтись. Ну, а немножко развлечь себя мы уж сможем и сами.

Этот ответ вывел кухаря из себя. Он сорвался в крик и велел солдатам разогнать всех зевак, что сбежались к домику кузнеца. Так что кузнецу не оставалось ничего другого как подчиниться.

— Нетка, милая моя женушка, кормил я тебя как мог, и ты платила мне тем, чем только могут платить существа твоего пола: повила мне дитятко, которое радуется свету. Жил я с тобою рядом, и, должен признаться, никогда не появлялось у меня никаких неземных мечтаний. Человек натягивает тетиву, насколько у него хватает сил; и я не просил у Бога отправлять тебя во дворец. Мне и так было хорошо, вот и теперь моя вера подсказывает мне, что тебе было бы лучше остаться в моей кузне. Какой от тебя прок? Твое молоко хорошо для Якоубка, а высокородный королевич высосет из него только подлость. Я знаю, какая большая разница между людьми благородными и людьми зависимыми. Оставьте вы нас в покое, господин хороший, меня и жену, ведь она у меня простая, бестолковая, и, хоть мы и упустили бы свое счастье, не жалейте нас, мы того стоим.

— Я не спрашиваю, — ответил кухарь, — чего ты стоишь, но своей волею насильно заберу у тебя жену. И сделаю ее такой счастливой, как вам и во сне не снилось.

Пока кухарь говорил, у кузни снова собралась толпа любопытствующих. Некоторые думали, что кузнец в чем-то отступил от законов или добрых обычаев. За подобные прегрешения приходилось нести такие наказания, которые нетрудно было себе представить. И радовались добрые люди, что кузнец лишится головы, а имущество его распродадут за бесценок. Коморничие и их бирючи не терпели проволочек. Покупали ни за понюх табаку, продавали за гроши, одним словом — были всему голова.

Кухарь, который немного напоминал собравшимся помощника господина королевского коморничего, в то же время сильно смахивал и на глупца. Они догадались, что цена ему на две денежки меньше, и, готовые договориться, канючили:

— Благородный господин, уступи Петрову лачугу мне, кузнец оказал себя вероломцем или даже того хуже, я этого остерегусь.

Такие выкрики неслись со всех сторон, и кухарь раскумекал, что место, где стоит кузня, отличается от других. И, задумавшись, удивленно покрутил головой. Опамятовавшись, приказал воякам разогнать торгашей. И немедля доставил Петрову жену во дворец.

Препоручив себя Господу Богу, сжалась Нетка в комочек в самом дальнем уголке комнатки для нянюшек. Охватила ее безмерная тоска. И не могли ее унять ни участливые вопросы, ни приветливость, ни утешения. Сердце у Нетки упало, и не могла она думать ни о чем другом, кроме как о несчастной кузне и о своем сыночке.