Том 20. Плодовитость

Моранж, совершенно разбитый, дрожа, рухнул на стул: ноги отказывались его держать. Помощи от него не было никакой, он молчал, ожидая, когда все это кончится. Услышав, с каким невозмутимым спокойствием Констанс лжет, он взглянул на нее. Она убийца, теперь он уже не сомневался. Ему захотелось сказать об этом громко, закричать во всеуслышание.

— Вот как! — продолжал Бошен. — А он уверяет, что попросил тебя не уходить, постоять у люка.

— Я, во всяком случае, этого не слышала, сухо ответила она. — Подумай сам, если бы он попросил меня, разве я бы тронулась с места?

И, повернувшись к бухгалтеру, она осмелилась поднять на него свои бесцветные глаза.

— Вспомните, Моранж… Вы бросились как сумасшедший, ничего мне не сказали, и я пошла дальше.

Сверлящий взгляд ее бесцветных глаз не на шутку испугал Моранжа. Он снова стал трусом, слабовольным, мягкосердечным и покорным человеком. Посмеет ли он обвинить ее в таком чудовищном злодеянии? Да он и сам уже ничего не помнил, — все смешалось в этой бедной больной голове. Он залепетал:

— Возможно, мне показалось… Вероятно, это так, ведь иначе быть не может…

И, окончательно обессилев, он снова умолк. По своей воле он стал соучастником преступления. Ему вдруг захотелось подняться и посмотреть, дышит ли еще Блез. Но он не осмелился. В комнате воцарилась глубокая тишина.

Какой ужас, какие муки терзали Марианну и Матье, когда Дени вез их в карете! Сперва он рассказал им лишь о несчастном случае, о том, что Блез расшибся. Но по мере того как карета приближалась к дому Бошенов, он, потеряв самообладание, в ответ на вопросы обезумевших родителей, рыдая, рассказал всю правду. И когда они наконец подъехали к заводу, у них уже не оставалось сомнений — их сына нет в живых. Все работы прекратились, и им припомнился день, когда они после смерти Мориса посетили Бошенов. Теперь здесь царила та же могильная тишина, та же неподвижность. В один миг замерла гулкая, неугомонная жизнь — остыли и умолкли машины, опустели и погрузились в темноту цехи. Ни шума, ни души, ни шипения пара, который был как бы самим дыханием завода. Умер хозяин, и вместе с ним умер завод. Им стало еще страшнее, когда они вошли в дом и очутились в полном безмолвии; галерея была погружена в дремоту, лестница поскрипывала под ногами, наверху все двери были раскрыты настежь, словно в нежилом, давно уже покинутом доме. В передней они не встретили никого из слуг. Им суждено было вновь пережить трагедию безвременной смерти, но на сей раз жертвой оказался их сын, и они увидели его в той же комнате, на той же постели, что и Мориса, похолодевшего, воскового, едва дышавшего.

Блез умирал. Бутан сидел у его изголовья, держа безжизненную руку, в которой затихало последнее биение крови. И когда он увидел Матье и Марианну, быстро миновавших гостиную, где царил беспорядок, и инстинктивно бросившихся сюда, в спальню Мориса, как бы влекомых веянием небытия, он только и смог прошептать с полными слез глазами:

— Бедные мои, поцелуйте его, вы успели к его последнему вздоху.

Едва уловимое дыхание постепенно угасало, несчастные родители бросились к сыну, целовали его в губы, на которых едва трепетала жизнь, рыдали от отчаяния.

Год тому назад скончалась Роза, а теперь Блез скоропостижно умер в день семейного праздника. Сердечная рана, еще не успевшая затянуться, вновь открылась и мучительно заныла. За долгие годы счастья это было второе непереносимо страшное напоминание о жалком уделе человеческом, второй удар топора, вонзившийся в самую сердцевину здоровой и счастливой семьи. Их терзал страх: неужели они все еще не выплатили свой долг горю? Или это начало медленного и постепенного распада семьи? Уже тогда, в день смерти Розы, когда они увидели свое дитя, утопающее в цветах, обоих пронзил страх при мысли, что благоденствию, процветанию семьи пришел конец, что брешь пробита. И вот сегодня их дорогого Блеза, растоптанного злобной завистницей судьбой, поглотила все та же обагренная кровью брешь. И как знать, кто из детей, быть может, уже завтра будет отторгнут от их плоти, чтобы, в свою очередь, заплатить дань судьбе за щедро отпущенные им счастье и красоту?

Еще долго рыдали Матье и Марианна, упав на колени возле постели. Констанс, с видом неутешной скорби, молча держалась поодаль. Бошен, точно желая преодолеть страх перед смертью, повергшей его в трепет, подсел к маленькому письменному столу Мориса, который оставили в гостиной как реликвию, и попытался было составить объявление, извещавшее рабочих, что завод будет закрыт до похорон. Тщетно подыскивал он нужные слова, как вдруг увидел выходившего из спальни Дени, выплакавшего уже все слезы и вложившего все свое сердце в последний поцелуй, который он запечатлел на челе брата. Бошен подозвал Дени и, видимо, желая отвлечь его от тягостных дум, попросил помочь.

— А ну-ка, садись и продолжай!