Том 22. Истина

Один из лучших учеников Сальвана, человек просвещенный и свободомыслящий, Жули придерживался в преподавании экспериментального метода, при котором всякое знание должно быть подтверждено опытом. В Майбуа с ним очень считались; проявляя большой такт и спокойную твердость, он разоблачал все козни, какие затевала против него конгрегация. Он только что женился; его жена, дочь учителя, такая яге белокурая и добрая, вносила в атмосферу школы радость и покой.

Однажды, придя к Сальвану, Марк застал у него Жули; сидя за столом в беседке под цветущим ломоносом и розами, они вели оживленный разговор. Завидев Марка, они весело приветствовали его.

— Идите, идите скорей, мой друг! — крикнул Сальван. — Вот Жули рассказывает, что школа Братьев опять потеряла несколько учеников. О нас говорили, что мы побеждены, а между тем число наших учеников все возрастает и наша деятельность с каждым годом расширяется.

— Да, — подтвердил Жули, — дела идут прекрасно в Майбуа, который еще не так давно был гнездом отъявленных клерикалов… Брат Жоашен, преемник брата Фюльжанса, очень ловкий, гибкий и осторожный человек, — полная противоположность неотесанному сумасброду Фюльжансу. Но и он не в силах преодолеть недоверия населения; растет глухое недовольство школами конгрегации, преподавание поставлено там слабо и нравы подозрительные. Хотя Симон и осужден вторично, чудовищный образ Горжиа витает в классе, который он осквернял своим присутствием, и его прежние защитники теперь уже не сомневаются, что преступник — именно он. Таким образом, ученики этих невежд и мракобесов постепенно переходят ко мне.

Сидя в благоухающем саду, Марк смеялся и от души благодарил молодого коллегу.

— Дорогой Жули, вы доставили мне огромное удовольствие. Покинув Майбуа, я оставил там частицу своего сердца. Мне было очень горько внезапно бросить все на произвол судьбы, ведь я потрудился пятнадцать лет. А теперь я страшно рад, как будто вы сообщили, что мое любимое детище вдали от меня растет, хорошеет, набирается сил… Но вы умалчиваете о себе, а между тем дело крепнет и развивается благодаря вашим ревностным усилиям. Я уже давно перестал бес-покоиться о судьбе этой школы, я знаю, что она в хороших руках. И если яд, отравлявший Майбуа, постепенно теряет силу, если начинают брать верх истина и справедливость, — то лишь потому, что ученики, которых каждый год выпускает ваша школа, становятся разумными и справедливыми благодаря вам… Спросите вашего учителя Сальвана, какого он мнения о вас.

Но Жули перебил его.

— Нет, нет, не хвалите меня, я только простой рядовой в бою за правду и всем обязан нашему учителю… Впрочем, в Майбуа я не один, у меня незаменимая помощница, я бы даже сказал, надежная опора, — мадемуазель Мазлин. Она часто утешала, поддерживала меня. Если б вы знали, какая нравственная сила у этой доброй, рассудительной девушки, и, несомненно, мы в значительной мере обязаны ей своим успехом, ведь ее благотворное влияние проникло в семьи через ее воспитанниц, из которых вышли разумные жены и матери… Велика сила женщины, постигшей правду, добро и любовь.

Тут появился Миньо. Воскресные собрания у Сальвана были для него чудесным отдыхом, и он с удовольствием ходил пешком из Морё в Жонвиль.

— Ах, вы говорите о мадемуазель Мазлин, — подхватил он, услыхав последние слова Жули, — знаете, ведь я хотел на ней жениться. Я никогда не упоминал об этом, но теперь уже могу рассказать вам… Правда, она некрасива, и все же я мечтал о ней — такая она сердечная, умненькая и вообще чудесная! Когда однажды я сделал ей предложение, она приняла его очень серьезно и, видимо, была тронута. С доброй, дружеской улыбкой она ответила, что время ее прошло, ей уже тридцать пять лет — мы с ней ровесники. Да и к девочкам своим она очень привыкла, они заменили ей семью, она давно уже не живет для себя. И все яге, думается, мои слова пробудили в ее душе давно забытые чувства, сожаления, горькие воспоминания… Как бы то ни было, мы с ней добрые друзья, а я решил остаться холостяком. Правда, мне иногда бывает трудно с девочками, и хорошая учительница успешнее справилась бы с ними.