Придите один, но ради Бога, торопитесь — время уходит, а речь идет о жизни и смерти всех вас».
— Что ты думаешь об этом? — спросил Мишель, передавая письмо Петрусу.
Тот прочел его внимательно, с минуту оставался в задумчивости и вдруг ударил себя по лбу.
— Надо идти на свидание, — сказал он, — хотя письмо без подписи, я знаю, кем оно написано.
— Стало быть, твое мнение…
— Забывчивый сумасброд! — вскричал бывший студент с жаром. — Ведь это письмо от баронессы фон Штейнфельд.
— Как! Ты полагаешь?
— Не полагаю, но знаю наверно.
— И вправду, — вмешался Оборотень, которому Паризьен прочитал письмо, — колебаться нечего. Да и поглядите-ка на эту красавицу, — прибавил он, указывая на девушку, — она улыбается, значит, вы угадали.
— Да, угадали, — отвечала она с улыбкой, — письмо написала я под диктовку моей крестной матери, баронессы фон Штейнфельд, но письмо могло быть перехвачено — подписавшись под ним, она сгубила бы себя и вас не спасла; она и подумала, что вы угадаете ее имя при намеке на Войер.
— И мы угадали его! — весело вскричал Петрус.
— Что же вы не решаетесь идти? — кокетливо улыбаясь, спросила девушка.
— Гм, с таким проводником я пойду в ад! — вскричал Петрус.
— Напротив, готов следовать за вами, — ответил Мишель.
— Если так, надо идти немедленно, сударь, время дорого.
— Позвольте одну минуту. Петрус, ты останешься здесь со своим отрядом.
— Решено.
— А вы, Оборотень, отправляйтесь скорее, вы знаете, где отыскать наших. Отдайте приказание остановиться, выбрав выгодную позицию. Мальчугана оставьте здесь, я пришлю его к вам, если понадобятся другие распоряжения, или, пожалуй, сам приду. Главное, никому ни слова, чтобы никто не угадывал причины внезапной остановки. Впрочем, мы скоро узнаем, в чем заключается измена, которую мы уже предчувствовали смутно.
— Иду, командир, приказания ваши будут исполнены в точности, желаю успеха!
— Як вашим услугам, — обратился Мишель к девушке.
— Ну, а я-то? — вскричал Паризьен.
— Ты? Оставайся здесь.
— Гм, — проворчал он, по своему обыкновению, — это мы посмотрим.
— Пойдемте, сударь, — сказала Лилия, плотно закутываясь в теплую накидку.
Они вышли из шалаша.
Едва скрылись они из виду, как Паризьен крадучись последовал за ними, прилагая все старание, разумеется, чтобы не увидал его командир, который не простил бы ему такого ослушания.
Глава XXVII
СЫРОВАРНЯ В ВОГЕЗАХ
После обильного обеда или изысканного ужина большая часть гастрономов, если не все, дабы пробудить жажду к последнему и решительному нападению на расставленные перед ними бутылки разных форм и величин с отличным вином, отрезают себе с наслаждением ломтик грюэрского сыра, не подозревая, что эта скромная принадлежность десерта чуть ли не одно из самых поэтических произведений, когда-либо измышленных гастрономией.
Однако нет ничего, что изготовлялось бы при обстановке более пленительной и среди природы более живописной. Там, где прекращается всякая промышленная деятельность, начинается та, от которой происходит грюэрский сыр.
Высокие горы, душистые травы — вот свидетели и неизбежные условия его изготовления.
Стремясь всегда ближе к небу, этот почти неизвестный промысел процветает на одних местностях с атамактом, тмином, альпийской трехцветной фиалкой, горным паклуном, ползучим пятилистником и душистым Ивановым цветом.
Когда пробуют низвести это своеобразное производство ближе к долинам, сыр портится, невкусен, и надо опять подниматься на высоты.
До войны с Пруссией, между Гебвиллером и Эльзасским Бал оном, в окрестностях Мюрбаха, находилась сыроварня обширных размеров, ныне, вероятно, уже не существующая.
И там, надо полагать, как везде, где пруссаки проходили в Эльзасе, они оставили за собою одни развалины.
Мы опишем место в немногих чертах.
Трудно передать словами величественный и вместе живописный вид площадки, где стояла сыроварня. С самого порога двери расстилалась перед глазами цепь Вогезов, вершины которых смутно обрисовывались вдали на краю небосклона.