Том 23. Большие надежды

По какой-то едва уловимой заминке — мистер Джеггерс слишком хорошо владел собой, чтобы изменить своей обычной манере, но эту настороженную заминку не сумел скрыть — я понял, что отец Эстеллы ему неизвестен. Я, в сущности, так и предполагал, помня слова Провиса, переданные мне Гербертом, что он в свое время «убрался с дороги» и что сам он обратился к мистеру Джеггерсу лишь года четыре спустя, когда ему уже не было смысла устанавливать свое отцовство. Однако до сих пор я мог лишь догадываться об этом, теперь же у меня не осталось ни малейших сомнений.

— Вот как? Вы знаете отца этой леди, Пип? — спросил мистер Джеггерс.

— Да, — отвечал я, — его зовут Провис… из Нового Южного Уэльса.

Даже мистер Джеггерс вздрогнул при этих словах. Он вздрогнул едва приметно и тут же спохватился и взял себя в руки; но все же он вздрогнул, хоть и сделал вид, будто ему просто понадобилось достать носовой платок. Как принял мое сообщение Уэммик, я не могу сказать, потому что не смотрел на него в эту минуту, опасаясь, как бы всевидящий мистер Джеггерс не догадался о наших тайных сношениях.

— Какие же доказательства, Пип, — сказал мистер Джеггерс, и платок его замер в воздухе на полпути к носу, — какие доказательства имеются у Провиса для такого утверждения?

— Он этого не утверждает, — сказал я, — и никогда не утверждал. Он понятия не имеет о том, что его дочь жива.

На этот раз даже всемогущий носовой платок оказался бессильным. Мой ответ прозвучал так неожиданно, что мистер Джеггерс, не закончив обычного ритуала, сунул платок обратно в карман, скрестил на груди руки и вперил в меня строгий, пронизывающий взгляд, хотя в лице его по-прежнему ничего не дрогнуло.

Тогда я рассказал ему все, что узнал, и откуда узнал, но рассказал с таким расчетом, чтобы он мог заключить, будто сведения, которые я получил от Уэммика, сообщила мне мисс Хэвишем. Об этом я особенно постарался. И я упорно не смотрел в сторону Уэммика, пока не кончил, а потом еще некоторое время молча выдерживал взгляд мистера Джеггерса. Когда же я наконец все-таки посмотрел на Уэммика, оказалось, что перо уже перекочевало из почтового ящика к нему в руку и он прилежно склонился над рабочим столом.

— Ха! — сказал мистер Джеггерс, нарушив молчание, и шагнул к разложенным на столе бумагам. — Так на чем мы остановились, Уэммик, перед тем как вошел мистер Пип?

Но я не мог стерпеть, чтобы он так от меня отмахнулся, и со страстью, чуть ли не с возмущением стал убеждать его быть со мной откровеннее и проще. Я напомнил ему, какими фантазиями обольщался, и как долго, и что потребовалось, чтобы глаза у меня открылись; намекнул и на ту опасность, одна мысль о которой гнетет мне душу. Неужели же я не заслужил его доверия даже теперь, когда столько открыл ему? Я сказал, что ни в чем его не виню и ни в чем не подозреваю, а только прошу подтверждения того, что я узнал. А если он спросит, зачем мне это нужно, я отвечу, — как ни мало значения он придает таким жалким мечтам, — что я любил Эстеллу долго и преданно и хотя потерял ее и обречен влачить жизнь в одиночестве, однако все, что ее касается, до сих пор для меня дорого и свято. И видя, что мистер Джеггерс стоит неподвижно и молчит, как будто и не слышал моего призыва, я обратился к Уэммику и сказал:

— Уэммик, я знаю, что у вас доброе сердце. Я видел ваш уютный дом и вашего старика отца, видел, в каких веселых, невинных утехах вы проводите свой досуг. Умоляю вас, замолвите за меня слово перед мистером Джеггерсом, убедите его, что после всего, что было, он должен поговорить со мной по-человечески!

Я никогда не видел, чтобы два человека смотрели друг на друга так странно, как мистер Джеггерс и Уэммик после этой моей тирады. Сперва у меня мелькнуло опасение, что Уэммик немедленно получит расчет; но оно рассеялось, когда я увидел, что мистер Джеггерс вот-вот улыбнется, а Уэммик глядит смелее.

— Что такое? — сказал мистер Джеггерс. — Это у вас-то старик отец и невинные утехи?

— Ну так что ж, — возразил Уэммик, — вы ведь их не видите, так не все ли равно?

— Пип, — сказал мистер Джеггерс, кладя мне руку на плечо и улыбаясь самой настоящей улыбкой, — кажется, этот человек — самый хитрый притворщик во всем Лондоне.

— Ничего подобного, — возразил Уэммик, смелея все больше и больше. — А себя вы забыли?

Опять они переглянулись так же странно, словно подозревая друг друга в каком-то обмане.

— Это у вас-то уютный дом? — сказал мистер Джеггерс.

— Раз он не мешает службе, — возразил Уэммик, — почему бы и нет. Сдается мне, сэр, что, возможно, вы и сами подумываете, как бы устроить себе уютный дом к тому времени, когда вы устанете от всех ваших дел.

Мистер Джеггерс задумчиво покивал головой и даже… даже вздохнул.

— Пип, — сказал он, — о «жалких мечтах» мы, пожалуй, не будем говорить; об этих материях вы знаете больше моего — они у вас свежее в памяти. А теперь касательно того, другого дела. Я изложу вам некий воображаемый случай. Только помните, я ничего не утверждаю.