Том 23. Лесные жители

Уже на астраханской земле от лесов на севере Займища остаются лишь островки или даже отдельные дерева (один проценте небольшим территории). Это почти всегда ивы и тополя. И шуршат в этих краях на ветру, скрывая все живое, тростники, камыши, жесткие травы и рано желтеющие стебли чакана (в других местах его называют рогозом).

Людские селения тут нечасты. Они тоже стоят на гривах где точками, где тянутся цепью улиц и хуторов. (Селенье Грачи, нам сказали, вытянуто по гриве на двадцать пять километров.)

К осени от одного селенья к другому ходят и ездят посуху. А во время большого разлива, подобно мещерскому на Оке, сообщение только на лодках. И они, конечно, есть в каждом дворе.

Жили тут всегда рыбой, арбузами, помидорами. Все шло кверху по Волге на баржах. Сегодня все это умерло — с разрушением колхозов арбузы и помидоры растят только для себя. (Во время ночлега в Грачах хозяйка дома показала нам сотни четыре закатанных банок с овощами и плодами из сада.)

Спасает всех сейчас скотоводство. В некоторых дворах до трех десятков коров, много овец и свиней. Свиней и коров пускают на лето в Займище без присмотра, а осенью собирают по меткам в ушах.

Немалую дань в травяных джунглях платят люди волкам. Извести их тут невозможно, и волки стали до крайности наглыми. В тех же Грачах в одном из загонов за три дня до нашего приезда стая волков положила за ночь сто тридцать овец, ни одной не поживившись. («Молодежь обучали разбою», — сказал нам лесник Владимир Васильевич Самарский.)

А свиньи беспечно пасутся в камышах Займища. У этих кровная дружба с многочисленными тут кабанами. От этого свиньи почти везде пегие и темно-серые, что свидетельствует о вольных отношениях с любвеобильными дикарями.

Большая проблема в селениях с топливом. Газ сюда не протянешь. Уголь дорог. Топили всегда древесиной, но ее тут мало — у лесхозов на счету каждый усыхающий дуб. «Тысяча рубликов за кубометр», — сказала нам бабушка на каком-то безвестном хуторе. А веселый Владимир Василич в Грачах рассказал: «Народ навострился сухие дубы поджигать, чтобы растащить сучья, когда дерево упадет. Пресекаем подобный промысел. Я придумал маскировать доски с гвоздями возле дубов. На одну из них в потемках наехал братан на «козле» — три года не разговаривали…»

Это вводное слово о Займище. Рассказ о нем будет в нескольких наших «Окнах».

Ахтуба

Название Ахтуба явно восточное, и, наверное, слово что-нибудь значит. Из Займища на левый восточный берег Ахтубы мы проехали по шаткому и скрипучему мосту на понтонах, потом ехали по прибрежному редколесью, наконец, дорога нырнула в плотные заросли, и мы увидели реку. После текущей в ту же сторону в шести километрах Волги Ахтуба показалась уже Москвы-реки. Показалось даже, что умелый спиннингист может забросить блесну на другой берег. Река была приветливой и уютной, я подумал: все же не зря рыболовы в Москве говорят с уважением: «Ахтуба, Ахтуба…» Некоторые ездят сюда уже многие лета, другие узнали реку недавно, и Ахтуба стала для фанатов рыбалки чем-то вроде Канарских островов для туристов лет десять назад.

Я Ахтубу видел вблизи Каспия одиннадцать лет назад и вполне разделял тогда восторги в разговорах о текущей в полупустыне реке. С высокого левого берега вода и мощная зелень возле нее были оазисом на выжженной солнцем равнине. Главное же было в том, что Ахтуба слыла рекой рыбной — на моих глазах доставали из нее попавших на удочку сазанов ошеломляюще крупных. (Одного на двенадцать с лишком килограммов вынул и я, обычно вполне довольный плотвою с ладонь.) В рассказах о здешней рыбалке упоминались трехметровые сомы весом в сто пятьдесят килограммов. Эти чудовища будто бы хватали собак, пожелавших при жаре в сорок два градуса в Ахтубе охладиться.

Некоторые из фанатов рыбалки жили тут, превращаясь по цвету кожи в «афроамериканцев». Этот люд научился сохранять рыбу в жару, помещая ее подсоленной в ямы, выстланные пластиком. Потом ее вялили и коптили.

На год хватало рассказов о щедрой «дочери Волги». Называли в рассказах пенсионеров, которых смерть настигала в момент борьбы с не хотевшей погибать рыбой, известны тут бабушки-рыболовы и молодухи, умевшие не только хозяйствовать у костра, но и ловившие рыбу ничуть не хуже мужчин.

На хуторе Глухом нам показали могилу почившего в этих местах почтенных лет рыболова Михаила Николаевича Харьковского по прозвищу Циклоп. Он был зрячим на один глаз, но никто лучше его не ловил в здешних водах сомов. Неизвестно откуда приехав, старик жил один, добывая средства на жизнь рыбалкой.

Сомы ловились в Волге лучше, чем в Ахтубе, и дед плавал на волжский остров. В ноябре перед ледоставом плоскодонку его опрокинуло ветреными волнами. Старик выплыл на сушу, но погиб мокрый, от холода.