Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

— Что ж далее? — спросила Красавица, видя, что Антинагюэль вдруг остановился.

— Далее, — отвечал токи глухим голосом, — неожиданно я увидал эту женщину, забыл все, клятвы, ненависть, мщение, чтобы думать только о любви к ней, и враг мой еще жив до сих пор.

Красавица бросила на него презрительный взгляд; Антинагюэль не приметил его и продолжал:

— В один день эта женщина нашла меня обливающимся кровью, умирающим, валяющимся во рву на дороге; она велела своим слугам поднять меня и перенести в ее каменное жилище; три луны просидела она у моего изголовья, принуждая удалиться смерть, которая готова была взять меня.

— А когда брат мой выздоровел, что же он сделал? — сказала Красавица.

— Когда я выздоровел, — отвечал Антинагюэль восторженно, — я убежал как раненый тигр, унося в своем сердце неизлечимую рану. Долго я боролся с самим собою, чтобы победить эту безумную страсть, все было бесполезно; два солнца тому назад, когда я уезжал из моей деревни, мать моя, которую я любил и уважал, хотела воспротивиться моему отъезду; она знала, что любовь влекла меня от нее, что я оставляю ее для того, чтобы увидеть эту женщину… моя мать…

— Ваша мать? — перебила куртизанка, едва переводя дух.

— Она упорно не хотела отпустить меня, и я безжалостно растоптал ее под копытами моей лошади! — вскричал токи задыхающимся голосом.

— О! — вскричала Красавица с ужасом, невольно отступив.

— Да, это ужасно, не правда ли? — сказал токи. — Убить свою мать!.. Убить ее из-за женщины проклятого рода! О! — прибавил он с ужасным хохотом. — Будет ли теперь сестра моя спрашивать меня, люблю ли я эту женщину?.. Для нее… для того, чтобы видеть или слышать одно из тех ласковых слов, которые она, ухаживая за мною, говорила мне своим голосом, сладостным и гармоническим как пение птицы, или только видеть ее улыбку, ту, которой она улыбалась прежде, я с радостью пожертвую самыми священными интересами моей родины, погружусь в кровь самых дорогих моих друзей… ничто не остановит меня…

Пока токи говорил таким образом, Красавица, слушая его, глубоко размышляла; когда он замолчал, она сказала ему:

— Я вижу, что брат мой действительно любит эту женщину; пусть же он простит меня; я думала, что он чувствует к ней одну из тех мимолетных прихотей, которые родятся при восходе и умирают при закате солнца; я ошиблась, но сумею загладить мою вину.

— Что хочет сказать моя сестра?

— Я хочу сказать, что если бы я знала страсть моего брата, я не заставила бы эту девушку так страдать.

— Бедное дитя! — прошептал индеец со вздохом. Красавица иронически улыбнулась.

— О! Брат мой еще не знает бледнолицых женщин, — сказала она, — это ехидны: сколько ни дави их, они все-таки приподнимутся, чтобы ужалить в пятку того, кто поставил на них свою ногу. Впрочем, со страстью не рассуждают, а то я сказала бы моему брату: благодарите меня, потому что, убив эту женщину, я избавила бы вас от ужасных горестей; эта женщина никогда не полюбит вас! Чем более вы будете смиряться перед нею, тем более она будет холодна, надменна и презрительна перед вами.

Антинагюэль сделал нетерпеливое движение.

— Но, — продолжала донна Мария, — брат мой любит, и я отдам ему эту женщину; через час я отдам ее, если не совсем выздоровевшую, то, по крайней мере, вне всякой опасности, отдам, не ожидая исполнения обещания, которое он дал мне; я предоставлю ему свободу располагать ею как ему вздумается.

— О! Если моя сестра сделает это, — вскричал Антинагюэль, упоенный радостью, — я буду ее невольником!

Донна Мария улыбнулась с неописанным выражением; она достигла своей цели.

— Я это сделаю, — сказала она, — только время уходит, мы не можем оставаться здесь долее; нас ждет важное дело, брат мой, верно, позабыл о ней.

Антинагюэль бросил на Красавицу подозрительный взгляд.

— Я ничего не забыл, — сказал он, — друг моей сестры будет освобожден, если бы мне пришлось для этого потерять тысячи воинов.

— Хорошо! Брат мой успеет.

— Только я поеду не прежде, как девушка с лазоревыми глазами опомнится.

— Пусть мой брат поторопится дать приказание к отъезду, потому что через десять минут этот слабый ребенок будет в таком состоянии, как он желает.

— Хорошо, — сказал Антинагюэль, — через десять минут я буду здесь.

Он вышел из комнаты торопливыми шагами. Оставшись одна, Красавица встала на колени перед молодой девушкой, освободила ее от веревок, вымыла лицо свежей водой, приподняла волосы и старательно перевязала рану на лбу.

«О! — подумала она. — Посредством этой женщины я держу тебя в моих руках, демон! Поступай как хочешь, я уверена, что теперь всегда заставлю тебя исполнять мою волю».

Она тихо подняла молодую девушку, посадила ее в кресло, находившееся в комнате, привела в порядок одежду своей жертвы и дала ей понюхать спирт чрезвычайно крепкий.