Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

Читатель легко поймет что значат в Арокании вожди, если мы скажем, что народ считает их первыми лицами страны. Впрочем, когда случалось, что некоторые токи хотели распространить свою власть, народ всегда умел удержать их в границах, предписанных древними обычаями.

Общество, нравы которого так просты, которое управляется мудрыми законами, непобедимо: испанцы испытали это несколько раз. Несколько раз пытаясь завоевать этот маленький уголок земли, они наконец сознались в бесполезности своих усилий и безмолвно признали себя побежденными, отказавшись навсегда от намерения завоевать ароканов, с которыми, по необходимости, заключили союз и теперь спокойно проезжают через их земли в Сантьяго или Вальдивию.

Карампанья, что на ароканском наречии значит Убежище львов, очаровательный источник, полуводопад, полурека, спускающийя с неприступной вершины Андов и прихотливыми изворотами теряющиия в море, в двух милях к северу от Ароко. Ничто не может быть прекраснее берегов Убежища львов, покрытых лесом, яблонями, обремененными плодами, и богатыми пастбищами, где пасутся на свободе животные всякого рода. Наконец высокие горы, покрытые зеленью, у подножий которых построены хижины с выбеленными стенами, ярко блистающими на солнце, очень оживляют этот очаровательный пейзаж.

В одно прекрасное утро, в июле, прозванном индейцами аэнантой — месяцем солнца, два всадника, сопровождаемые великолепной нью-фаундлендской собакой, черной с белым, ехали рысью по берегу реки по тропинке, едва проложенной между высокой травой. Эти люди, в чилийских костюмах, вдруг явившиеся посреди дикой природы, описанной нами, составляли своей наружностью и одеждой контраст со всем их окружающим, контраст, которого они, вероятно, не подозревали, потому что ехали так же беззаботно по этой варварской стране, усеянной опасностями и бесчисленными засадами, как будто бы проезжали по дороге из Парижа в Сен-Клу.

Эти два человека, которых, без сомнения, читатель уже узнал, были граф Луи де Пребуа-Крансэ и Валентин Гиллуа, его молочный брат. Они постепенно проехали Молэ, Талку, Кончепчьйон. Почти целых два месяца они были в дороге, в тот день 14 июля 1837 года в одиннадцать часов утра мы встречаем их в Арокании, путешествующих философически, с их собакой Цезарем, по берегу Убежища львов.

Молодые люди провели ночь в брошенном замке, который попался им на пути, и на восходе солнца снова пустились в путь. Поэтому они начали чувствовать аппетит. Осмотрев то место, где они находились, они приметили группу яблонь, пересекавших жгучие солнечные лучи и представлявших им приличное убежище, в котором они могли отдохнуть и пообедать.

Они соскочили с седел и сели под яблоней, пустив лошадей щипать молодые ветви. Валентин палкой сбил несколько яблок, развязал большие холстинные карманы, которые привязывают за седлами, и вынул из них сухари, кусок соленого сала и козий сыр. Потом молодые люди начали весело есть, братски разделяя свою провизию с Цезарем, с важностью сидевшим перед ними и следовавшим глазами за каждым куском, который они подносили ко рту.

— Приятно отдохнуть, — сказал Валентин, — когда с четырех часов утра скачешь верхом!

— Я немножко устал, — заметил Луи.

— Мой бедный друг, ты не привык так, как например я, к продолжительным поездкам; дурак я, что не подумал об этом.

— Ба! — отвечал Луи. — Уверяю тебя, что я начинаю свыкаться с нашей жизнью… Притом, — прибавил он со вздохом, — физическая усталость заставляет меня забывать…

— Справедливо, — перебил Валентин, — я рад слышать от тебя это… я вижу, что ты становишься мужчиной.

Луи печально покачал головой.

— Нет! — сказал он. — Ты ошибаешься; только так как против болезни, терзающей меня, нет лекарства, я стараюсь покориться необходимости.

— Да! Надежда — основа основ любви; когда надежда существовать не может, любовь умирает.

— Ас нею умирает и тот, кто ею живет, — заметил молодой человек с меланхолической улыбкой.

Наступило молчание; Валентин первый заговорил:

— Какой прекрасный край! — вскричал он с энтузиазмом, проглатывая огромный кусок сала.

— Да, но дороги трудные.

— Кто знает? — сказал Валентин. — Может быть, эти дороги ведут в рай! А ты, Цезарь, — прибавил он, обращаясь к собаке, — что ты думаешь о нашем путешествии, мой милый?

Собака замахала хвостом, устремив на хозяина свои умные глаза. Но вдруг она перестала жевать, подняла голову, навострила уши и глухо заворчала.

— Молчать, Цезарь! — сказал Валентин. — Ты знаешь, что мы в пустыне, а в пустынях не бывает никого!

Цезарь однако не унимался.

— Гм! — сказал Луи. — Я не разделяю твоего мнения, Валентин, и думаю, что американские пустыни обитаемы.

— Может быть, ты и прав.

— Во всяком случае нам следовало бы принять некоторые предосторожности.

— Сейчас узнаем, — сказал Валентин и, обратившись к собаке, прибавил: — А! Ты не хочешь замолчать, Цезарь… Это становится невыносимо; посмотрим, что рассердило тебя? Ты почуял оленя что ли? Это было бы кстати для нас.