Легко себе представить, как страшно было Стружке, но самое худшее было еще впереди. Он всегда знал, что делают крысы, где бы они ни находились. И, сидя по вечерам в своем клубе, он вдруг начинал кричать: «Гоните крыс из могилы повешенного! Не позволяйте им это делать!», или: «Одна крыса гложет сыр внизу», или: «Две крысы обнюхивают ребенка на чердаке!», или еще что-нибудь в этом роде. Под конец все решили, что он помешался, и он потерял работу на верфи и нигде не мог получить другой. Но королю Георгу нужны были люди, и недолго спустя Стружку завербовали в матросы. И как-то вечером лодка отвезла его на корабль, который стоял в Спитхеде, совсем уже готовый к отплытию. И первое, что он увидел, когда они подгребли поближе, была резная фигура на носу корабля, и по ней узнал он тот самый старый семидесятичетырехпушечник, на котором увидел дьявола. Корабль назывался «Аргонавт», и они подплыли под самый бушприт, откуда смотрела в море резная фигура аргонавта в голубом хитоне и с руном в руке, а на голове аргонавта сидела, выпучив глаза, говорящая крыса, и вот ее точные слова: «Эй, старина! На борт пора! Мы новые доски вконец доедим, и команду потопим, и всех мы съедим». (Здесь я начинал чувствовать ужасную слабость, и просил бы воды, если б не лишался дара речи.)
Корабль отправился в Индию, и коли ты не знаешь, где она, то туда тебе и дорога, и никогда не возлюбят тебя силы небесные. (Здесь я чувствовал себя изгнанным из царства божьего.) В ту ночь корабль поднял паруса и поплыл, и поплыл, и поплыл. Переживания Стружки были ужасны. Страхам его не было предела. Да и не мудрено.
Наконец однажды он попросил позволения говорить с адмиралом. Адмирал допустил его пред очи свои. Стружка упал на колени в адмиральской каюте: «Ваша честь! Коли не повелит ваша честь, не теряя ни минуты, плыть кораблю к ближайшему берегу, этот корабль обречен, и для всех нас он станет гробом!» — «Молодой человек, ты говоришь как безумный». — «Нет, ваша честь, они нас сгрызают». — «Кто они?» — «Эти ужасные крысы, ваша честь. Труха и дыры остались от прочных дубовых досок. Крысы всем нам роют могилу! О, любит ли ваша честь свою супругу и своих прелестных деток?» — «Конечно, любезный, конечно». — «Тогда, бога ради, поверните к ближайшему берегу, ибо сейчас все крысы бросили свою работу, и смотрят на вас, и скалят зубы, и все говорят друг дружке, что никогда, никогда, никогда, никогда не видеть вам больше своей супруги и своих деток». — «Бедняга, тебе надо к врачу. Часовой, позаботьтесь о нем!»
И вот шесть дней и шесть ночей ему пускали кровь и ставили пластыри. И тогда он снова попросил позволения говорить с адмиралом. Адмирал допустил его пред очи свои. Стружка упал на колени в адмиральской каюте. «Адмирал, вы должны умереть! Вы не послушались совета, и вы должны умереть. Крысы никогда не сбиваются в счете, и они подсчитали, что сегодня в полночь они закончат свою работу. Вы погибли — все мы погибли!» И ровно в полночь доложили, что открылась большая течь, и в нее хлынул поток воды, и ничто не могло ее сдержать, и все пошли ко дну — все до одного. А то, что после крыс (это были водяные крысы) осталось от Стружки, прибило к берегу, и огромная крыса сидела на нем и смеялась, и едва только труп коснулся отмели, она нырнула и больше никогда не всплывала. А на теле Стружки осталась морская трава. И если ты сорвешь тринадцать пучков морской травы, высушишь ее и сожжешь в огне, то услышишь очень ясно такие слова: