История с Гарни во всяком случае весьма печальна. Если они захотят его арестовать, то не поможет никакое изменение названия журнала{225}. Совершенно прекратить его издание он тоже не может, и если
Возмущенный Шр[амм], как это видно и из письма Зейлера о деньгах, опять в самых лучших отношениях со своим братом{226} и даже начинает проявлять уважение по отношению к нему.
Надеюсь, что жена твоя поправляется. Сердечный привет ей и всей твоей семье от твоего
На этой неделе я вышлю твоей жене нитки, которые, надеюсь, ей понравятся.
47
МАРКС — ЭНГЕЛЬСУ[168]
В МАНЧЕСТЕР
Лондон, 2 декабря [1850 г.] 64, Deanstreet, Soho
Дорогой Энгельс!
Я был несколько дней серьезно болен, и поэтому ты получишь это письмо, а также извещение о получении обоих почтовых переводов, позже, чем мне этого хотелось. Зейлеру я отослал 71/2 шиллингов. Что касается «Independance», то мы оба в данный момент ничего не должны Зейлеру, так как он, выбрав подходящее время, позволил своему хозяину себя выселить, оставив ему в качестве компенсации за те 10 фунтов, которые он был ему должен, лишь неоплаченную «Independance», движимое имущество на 18 пенсов и две или три книги, одолженные у меня и других. Он действительно в высокой степени обладает талантом чисто по-американски ликвидировать превышение своих расходов над доходами.
Великий
Номера «Revue» я еще не видел и ничего не слыхал о нем. Веду переговоры с Кёльном об издании трехмесячника.
Частью из-за нездоровья, частью намеренно я встречаюсь с другими в Палтни-сторз лишь в дни официальных заседаний. Так как эти господа много дебатировали вопрос о том, скучное ли это общество или нет, то я, естественно, предоставляю им самим прийти между собой к соглашению относительно приятности их времяпрепровождения. А сам я показываюсь там редко. Мы оба убедились на опыте, что эти люди тем меньше начинают тебя ценить, чем больше ты отдаешь им свое время. Кроме того, они мне надоели, и я хочу использовать свое время возможно более продуктивно. Друг Шрамм, игравший в продолжение нескольких недель роль недовольного и убедившийся, наконец, что решительно никто не намерен чинить препятствия естественным сменам его настроений, все более проникается состоянием духа, характерным для образцовых меблированных комнат.
На Грейт-Уиндмилл[169] царит сильное раздражение по поводу потери 16 ф. ст. по приговору суда. Особенно неистовствует Леман. Его гнев не уляжется, пока Бауэр{227} и Пфендер не будут публично заклеймены во всех европейских газетах как воры и преступники. Маленький Бауэр утверждает теперь, конечно, в приливе морального негодования, что уплата хотя бы одного пфеннига в пользу Грейт-Уиндмилл или на общественную благотворительность была бы непростительным оскорблением английского уда и «признанием буржуазии».
Между тем великие мужи с Грейт-Уиндмилл-стрит имели триумф, как явствует из следующего документа:
«Граждане! Изгнанники-эмигранты в Англии,