Том 3

Я бы, конечно, мог тебе порекомендовать переехать в Курскую область. Ты все спрашиваешь про Мартынова — где он работает и как у него сейчас дела. Видишь ли, Мартынов, да и Долгушин, и Опенкин, как и все прочие персонажи моих очерков, списаны не точно с натуры, не с одного человека, это собирательные образы. И Троицкого района, как такового, в природе не существует. Имена людей, название района, колхозов вымышлены. Но людей, похожих на Мартынова, на Долгушина, Опенкина, я знаю немало, знаком с ними, встречаюсь, дружу. Я бы мог тебе указать их адреса, ты бы переехала туда и работала бы в хорошем колхозе или МТС в более спокойной обстановке. Но я думаю, что ты душевного удовлетворения от этого не получила бы. Тебе было бы потом совестно перед собою, что ты как бы ищешь хороших колхозов и убегаешь оттуда, где надо собственным трудом добиться улучшения жизни.

Ты скажешь, что твоих сил и прав не хватает, чтобы сделать какой-то переворот к лучшему в колхозе. Да, конечно, одна ты мало чего можешь сделать. В одиночку такую задачу не решить. Надо искать хороших людей, группировать вокруг себя единомышленников и единомышленниц, которым общественное так же дорого, как тебе. Кстати — ты комсомолка? Есть ли у вас в колхозе комсомольская организация? Что она делает? Почему ты ничего не пишешь в письмах о ваших комсомольцах? О райкоме комсомола?

Если думаешь еще ехать в Москву, чтобы, как раньше, через тов. Ковпака или других товарищей добиться рассмотрения в центральных органах твоих писем о состоянии дел в колхозе, — конечно, это твое намерение правильное. Но думается мне, что надо бы тебе побывать и у тов. Школьникова. Поговори с ним обстоятельно о положении дел в колхозе. Может быть, удастся вам вернуть Квасова. Поговори также и о том колхозе, откуда ты уехала. Если там все повернулось по-старому — конечно же этого терпеть нельзя!

…Если захочешь еще поделиться со мною своими мыслями, рассказать о своей жизни — пиши, не стесняйся.

Желаю тебе, Зина, всякого добра!

К. М. Симонову

2/I 1957

…Видишь ли, то, что я собирался написать, я уже написал. Эта штука лежит вот сейчас передо мною на столе. А что с нею делать — не знаю. Пожалуй, это даже не литература, не статья, а докладная записка по самым нетерпежным вопросам. Может быть, придется выступить с этим на пленуме Союза (на партгруппе), а печатать это вряд ли надо. Хотя я представляю себе, что при нормальных условиях это могло бы быть и напечатано, и ответ какой-то последовал бы, в виде тоже статьи или решения — как в свое время Ленин отвечал воронежскому профессору Дукельскому.

…Что еще сейчас буду писать — не знаю. На что-нибудь объемистое, вроде биографического романа, — рука не поднимается. Как-то сейчас не до беллетристики…

…Если имеешь интерес к очерковой деревенской литературе, прочти в № 4 «Сибирских огней» за 1956 год очерк Леонида Иванова «Сибирские встречи». Очень здорово, в смысле глубины. Какая же замечательная литература появляется в последнее время! Такая деловая, хозяйская…

А. И. Лозовскому

12/I 1957

На Кубани я работал с 1932 года. Был сначала заместителем председателя райколхозсоюза в Курганинском районе, затем там же заворготделом райкома партии, затем секретарем станичного парткома в Темиргоевской (которая входила тогда в Курганинский район). С 1934 года стал работать в газете «Молот». Эта газета была тогда краевой, большого Северо-Кавказского края, куда входила и Кубань. Работая в «Молоте», был на положении разъездного корреспондента-очеркиста, а жил в Армавире. Потом перешел в газету «Колхозная правда», тоже краевую. После разделения края, с 1937 года работал в газете «Армавирская коммуна», а после в «Большевике» (сейчас «Советская Кубань»), но оставался жить в Армавире, а затем переехал в станицу Родниковскую Курганинского района. Там я оставался жить и уйдя совсем из газеты на свободную литературную работу, там меня и война захватила, в конце сорок первого года ушел оттуда на фронт. Семья летом сорок второго года эвакуировалась оттуда в Грузию…

В бытность разъездным корреспондентом кубанских газет мне пришлось объездить почти всю Кубань. Но больше всего мне знаком Армавирский куст, «Новая линия», те станицы, где говорят почти так, как на Дону, ближе к русскому языку, не на испорченном украинском, как говорят в станицах, вышедших из Запорожья. Поэтому и разговорная речь в кубанских рассказах у меня не такая, как, скажем, в очерках Ставского или в «Железном потоке».