Том 3

— Вы в этом… вполне уверены? — не без веселого ехидства выкатил рыжие глаза бритоголовый профессор, огромной волосатой рукой взял бутылку коньяку и, посопев, живо толкнул локтем молчаливо сидевшего Никиту. — Ну а вы как полагаете на этот счет, товарищ студент? Как вам точка зрения однокашника?

— Я?.. — отрывисто спросил Никита, краснея от неожиданности вопроса. — Да. А что?

Василий Иванович вскинул подбородок, забарабанил пальцами по краю стола, недоверчиво поинтересовался:

— А вы, позвольте узнать, из какого института? Что-то я вас в наших коридорах не видывал.

— Из Ленинграда.

— Чудесно. Значит, и там процветает подобное? Совсем обрадовали, пре-екрасно! — Василий Иванович откинулся на стуле. — Значит, и там?

— Какое же «подобное»? — сказал Никита, испытывая вдруг раздражение и против своей скованности, и против профессора, его тяжелого и самолюбивого взгляда. — Почему вы говорите «подобное»?..

— Вот, вот, — засопел бритоголовый, локтем подталкивая Никиту. — Жмите, жмите. Не стесняйтесь!

В это время возникло какое-то движение за дверью, оттуда донесся простуженный голос Валерия: «Проходите, проходите» — ив сопровождении его длинной фигуры — без пиджака, горло повязано бинтом, галстук распущен — в столовую вошли двое запоздалых гостей, остановились возле порога с тем беспокойно-привыкающим выражением, какое бывает, когда входят из потемок на яркий свет.

— Алешенька! Дина… Ка-акие же вы молодцы, голубчики! — раздался громкий, почти режущий радостью возглас Грекова. — Нет, нет! Нас не забывает молодежь, не забывает!.. Спасибо, родные, спасибо! Какие же вы молодцы! — Он вскочил чересчур возбужденно, суетливо, и при каждом его возгласе растерянность, даже испуг проступали на белом полном лице Ольги Сергеевны.

— Прошу, проходите, дорогие, занимайте же места! Вот, знакомьтесь!.. это мой старший сын Алексей. Его милая, как видите, сверх меры прелестная жена Дина! — восторженно говорил Греков, простирая руки, желая по-стариковски вольно шутить, но в этой его суетливости, в голосе, в жестах его чувствовалось нечто неестественное. — Садитесь же, садитесь!

«Это тот Алексей, в комнате которого я живу? — вспомнил Никита. — Тот, о котором говорил Валерий. Он, кажется, тоже мой двоюродный брат».

— Садитесь, родные, обрадовали, несказанно обрадовали нас!..

Темноволосый парень, потный, в неловко сидевшем на нем спортивном костюме, туго распираемом квадратными плечами, с грубовато загорелым до черноты лицом, коротко-вежливо пожал протянутую руку Ольги Сергеевны, мельком глянул на гостей, сдержанно поздоровался со всеми общим поклоном.

Дина, жена его, тоненькая, длинноногая, взволнованно сияя большими кошачьими глазами на удлиненном лице, быстро поцеловала Ольгу Сергеевну в щеку, затем, махнув распущенными по плечам волосами, по-родственному чмокнула в висок Грекова, погладившего ее по плечу, прощебетала звучным голоском:

— Поздравляю! — И с детской улыбкой закивала всем: — Добрый вечер, добрый вечер! Валерий, я здесь сяду. Можно, я с вами, Ольга Сергеевна? Я хочу с вами, — сказала она полувопросительно, полусмущенно, и смущение это сразу прощало ее кокетливую требовательность.

— Конечно, золотце, конечно! — радушно отозвалась Ольга Сергеевна. — Я так давно не виделась с тобой.

— С дамами дело решилось, — облегченно вздохнул Валерий. — Прошу прощения, Диночка, не успел. Алеша, ты не откажешься, думаю, рядом со мной? Без голосования и дискуссий?

И подмигнул намекающе, подтащил из угла комнаты свободный стул, усадил Алексея рядом, спросил, что он будет пить, не желает ли отведать этого вот произведения искусства — рыбного паштета, привезенного из «Кулинарии», и Никита расслышал негромкий ответ Алексея:

— Во-первых, не ухаживай за мной. Во-вторых, поставь-ка лучше сюда боржом. И все.

— Познакомьтесь же, наконец, братцы, — сказал Валерий. — Это должно было свершиться. Алексей. Никита.

Алексей сидел слева от Никиты и после этих слов глянул внимательно, темно-карие глаза слегка прищурились, и он протянул руку, а Никита, ощутив силу его ладони и словно бы жесткость мозолей при пожатии, подумал: «Отчего у него мозоли? Он боксер? И у него уже седые виски…»

— Я тебе сочувствую, брат, — сказал, нахмурив брови, Алексей и пододвинул к себе пепельницу. — Знаю, почему ты приехал. В общем, прими мое соболезнование, хотя это вряд ли помогает.

— Спасибо.

— Что такое? Почему никто не пьет и не ест? — Ольга Сергеевна обвела улыбкой лица гостей. — Мужчины, я обижена! Что это такое?

— Одну минуту, Оля, — сказал Греков и встал, чуть порозовев, постучал вилкой о край рюмки, все такой же, как и в начале вечера, празднично черно-белый — седая голова, белая сорочка, черный костюм, — заговорил с оживленной проникновенностью: — Друзья! Достаточно сегодня мы пили и, так сказать, в ажиотаже горячо произносили тосты за здравие юбиляра. Я предлагаю чрезвычайно короткий, но неоспоримый тост за молодость. Да, уважаемые мои коллеги, за нашу молодежь!

— Ура и да здравствует!.. — крикнул Валерий. — Но только за передовую и сознательную молодежь. И конечно, за футбол, отец…