Том 3

Терентий Петрович поправляет картуз, сдвигая козырек с уха в надлежащее положение, и уже в полном удивлении ужасается:

— Полоу-у-умн-а-ай! — Он даже чуть протрезвел, отдаленно понял, что Шуров прочел ему своеобразную нотацию так же, как «на обходе» делал Терентий Петрович другим.

— Вам помочь дойти, Терентий Петрович? — с оттенком теплой иронии спрашивает Шуров.

— Не-не-не! Я сам! С помощью-то и полоумный дойдет… Поше-ел!

Он несколько шагов делает прямо, стараясь не казаться пьяным, но не выдерживает и кривляет снова, выбравшись, однако, на самую надежную «дорогу» — линию столбов.

Вечер. Тени от деревьев и хат. Слышна гармошка. Издали — частушки. Где-то пляшут. Настя среди девушек и парней поет частушку:

Я любила, ты отбила,
Я не суперечила
Ты Алешу захватила
Только на два вечера.

Эту частушку слышит Тося. Слышит Алеша. Шуров прислушивается к частушке Насти.

Шуров один. Он идет за село, в поле. Останавливается, щупает пашню. Смотрит на горизонт. Небо чистое. Появилась вечерняя звезда. Он идет дальше… Вдали тракторный отряд. Около будки копошатся трактористы.

Бригадир тракторного отряда Федулов Василий Васильевич встречает Шурова.

— Добрый вечер!

— Добрый вечер! — отвечает Шуров.

— Не вытерпели всего выходного? — спрашивает Костя.

— Как и ты, — отвечает Шуров.

Костя улыбается. Он уже в комбинезоне; вместо праздничной фуражки на нем треух.

— Давай еще раз посоветуемся, Василий Васильевич, — говорит Шуров.

В тракторной будке стоит рация, плакаты, койки в два яруса. За столом Шуров, Костя, Федулов.

— Завтра сев, — говорит Шуров. — У тебя два маршрута: тот, что мы вместе с бригадирами составляли, и второй — самоваровский.

Трещит мотоцикл и останавливается около будки. Входит Катков.

— Так и знал: Петр Кузьмич здесь! Вот хорошо.

— Обсуждаем «варианты», — говорит Федулов.

Все думают. Шуров говорит решительно:

— Отменяю сумасбродный план Самоварова. Свеклу сей по зяби, вику оставь в том же поле, где указано в нашем плане. О картофелище скажу завтра — посмотрю, подумаю.

— Надо думать, — говорит Катков и вдруг неожиданно спрашивает: — Петр Кузьмич! А ты уверен в своей правоте?

И Шуров, глядя удивленно на Каткова, медленно встает. Взоры присутствующих сосредоточены на Шурове. Это он должен ответить на вопрос, волнующий всех каждую весну: «Будет хлеб или нет?» Шуров отвел глаза от Каткова, Он смотрит в окошко будки и говорит:

— Хлеб. Нам нужен хлеб. Много хлеба.

И окошко будки раздвигается. Мы видим бескрайние поля, ожидающие посева.

— Для этого нам — нужна вода. Самая богатая почва без воды не даст урожая. Воды очень много на земном шаре, но у нас, в степи, дорога каждая ее капля. Вспомните прошлое лето. Но где вода? Только в почве. Экономить воду — вот в чем задача агротехники в степной зоне. Можем ли мы, имеем ли мы право — на двадцать пять сантиметров иссушить почву весновспашкой на картофелище?! Это… это… растрата!

Костя встал. А Шуров продолжает:

— Если кто-нибудь растратит тысячу рублей — его будут судить по закону. А растрата миллионов центнеров зерна «узаконена» «агроправилами», действующими, как устаревший шаблон, как «надежда» на дождь. За такую агротехнику держатся самоваровы!

Костя стукнул кулаком о стол.

— Факт!

— Если кто-нибудь вздумает на каком-либо заводе вдвое уменьшить выход продукции, его будут судить, — уже вне себя говорит Шуров. — Но нам дают в посев яровую пшеницу, которая никогда у нас не родит. Можем ли мы обо всем этом молчать?.. Можем ли мы допустить посев свеклы по весновспашке, где она при сухой весне даже и не прорастет?

Катков воодушевлен. Он смотрит в лицо Шурова. Шуров говорит настолько горячо, что начинает сбиваться:

— Хлеб! Он не только нужен нам, колхозникам. Хлеб — это рабочие заводов, хлеб — это армия, хлеб — это… это… — он чуть смутился того, что будто бы говорит прописные истины. — Это… жизнь страны… И каждый из нас отвечает за то, чтобы хлеба было много.

— Это значит? — спрашивает Катков.

— Это значит — нужна новая агротехника, применительно к условиям каждого сельскохозяйственного района.

— Значит, замахнулись?

— Да… А ты еще сомневаешься, — с сожалением говорит Шуров.

И Катков тепло кладет руку на плечо Шурову, говоря:

— Да разве ж я поэтому задал вопрос-то?.. Хотел знать: крепок ли ты сам, Петр Кузьмич!..

— Веришь? — спрашивает Шуров у Каткова.

— Я иду по вашему маршруту! — твердо говорит Федулов.

— Факт, — поддерживает Костя и после паузы продолжает: — Только вот такое дело: шел я сюда по улице, а в хате сидят Самоваров с Хватом и еще кто-то.

— Ну и что же? — спрашивает Шуров.

— Съест он вас, Петр Кузьмич, — качает головой Костя.

— Подавиться может, — спокойно говорит Шуров.

Ночь. Квартира Самоварова. Он держит блокнот в руке. Хват сидит перед ним. Рядом с Хватом Болтушок. Самоваров думает и будто про себя говорит:

— Та-ак… Свеклу надо — около села: полоть женщинам ближе.

— Обязательно, — подтверждает Хват. — И полоть ближе, и убирать ближе.