Том 3. Ангел Западного окна

Вы, конечно, спросите, как же они жили раньше, ведь ни ваша прежняя, ни тем более сегодняшняя Россия особой душевной деликатностью не отличается. Само собой разумеется, так надругаться над своим отечеством могли только те, кто начисто лишен каких-либо духовных ценностей. Однако о старых произведениях искусства, рожденных в России, этого не скажешь, они тонки и чувствительны.

Кстати, известно ли вам, что упомянутый мною китайский орнамент в виде волны, бегущей вдоль крышки ковчежца, является древним таоистским символом бесконечности, в известных случаях он может означать и вечность? Впрочем, все это так, ерунда.

Преданный Вам Липотин.

Я скомкал записку и швырнул ее в корзину для бумаг. Этого еще не хватало, «подарок» умирающего барона Строганова начинает показывать характер. Разыскав компас — а это стоило немалых усилий, — я, предчувствуя недоброе, тщательно устанавливаю направление меридиана: ну разумеется, мой письменный стол стоит поперек. Спрашивается, почему моя почтенная мебель, несмотря на преклонный, прямо-таки музейный возраст, еще ни разу не осмеливалась претендовать на параллельность меридиану, мотивируя это своим подорванным здоровьем!

До чего, в сущности, самоуверенно все, что идет с Востока!.. Итак, я, гостеприимный хозяин, расположил тульский ковчежец по меридиану...

И есть же еще идиоты — я, например, — которые утверждают, что человек — господин своих желаний! Что же в результате дала эта моя благодушная уступчивость? Все, что стояло и лежало на письменном столе, он сам, кабинет со всем его привычным, устоявшимся порядком, — все-все мне кажется теперь каким-то косым. Конечно, тон в этом доме задаю отныне не я, а многоуважаемый меридиан! Или тульский ларец. Все стоит,

лежит, висит косо, криво, неправильно по отношению к проклятому завоевателю из Азии! Сидя за письменным столом, я смотрю в окно — и что я вижу?.. Вся улица расположена — «наперекосяк».

Нет, так дальше не пойдет, беспорядок действует мне на нервы. Либо этот басурман исчезнет с моего письменного стола, либо... Боже! Но не могу же я переставлять всю обстановку в комнате, потакая какой-то безделушке с ее меридианом!

Сижу, тупо взирая на серебряного кобольда, и вдруг... Клянусь колодцем святого Патрика, как же так: ковчежец «ориентирован», у него есть свой «полюс», а мой письменный стол, кабинет, все мое существование беспорядочно разбросано, никакого осмысленного направления не имеет, и до сегодняшнего дня я даже не задумывался над этим! Однако это уже какая-то умственная пытка!

Необходима серьезная, стратегическая перегруппировка всей обстановки кабинета — мысль эта с такой настойчивостью буравит мой череп, что я уже готов на капитуляцию... Завтра... послезавтра... только — не сейчас... Я судорожно хватаюсь за бумаги Джона Роджера и извлекаю один-единственный листок; заголовок, выведенный строгим почерком моего кузена, гласит:

«Колодец св. Патрика».

Стоп! Тут только до меня доходит, что всего лишь несколько минут назад с моих губ слетели именно эти слова. Что за колодец? А ведь я, кажется, даже поклялся этой до сего дня совершенно неизвестной мне клятвой! Понятия не имею, откуда она взялась! Хотя!.. Какой-то проблеск: это... это... Я поспешно листаю лежащий передо мною дневник Джона Ди... Вот оно:

«Джон... заклинаю колодцем святого Патрика, приди в себя! Если тебе еще дорога моя дружба, ты должен стать лучше — должен воскреснуть в духе! — обращается новоиспеченный магистр к своему двойнику... «Заклинаю колодцем святого Патрика, приди в себя!»

Странно. Больше чем странно. Что же я — отражение Джона Ди? Или свое собственное? И смотрю на себя из собственной неприкаянности, скверны и пьяного забытья? А разве это не опьянение, если... если комната стоит — не по меридиану?! Что за сумасбродные грезы средь бела дня! Или запах тлена, исходящий от бумаг моего кузена, вскружил мне голову?

Но что там с колодцем святого Патрика? Я начинаю читать

запись Джона Роджера — конспект какой-то древней легенды.