Том 3. Гражданская лирика и поэмы

Огремлите, гарматы,
                       закордонный сумрак,
заиграйте зорю
                       на сребряных сурмах!
Та седые жемчу́ги,
                       слезы Запада-края,
утри, матерь божья,
                       галицийская краля.

Да что тебе, матерь,
                       это гиблое войско?
Подавай тебе, мать, хоруговь
                       да мерцание войска!
Предпочла же ты, матерь,
                       и не дрогнувши бровью,
истеканию воском —
                       истекание кровью.

Окровавился месяц,
                       потемнело солнце
по-над Марною, Березиною,
                       по-над Изонцо.
Люди шли под изволок
                       перемогой похода —
на Перемышль конница,
                       по Карпаты пехота…

Пела пуля-певунья:
                       «Я серденько нежу!
Напою песню-жужелицу
                       солдату-жолнежу[1]».
(Под шинелью ратника,
                       что по-польски «жолнеж»,
тихий корень-ладанка,
                       зашитая в полночь.)

Винтовка линейная
                       у тебя, солдате,
во всех позициях
                       умей совладать ей.
Котелок голодовки,
                       шинель холодовки
да глоток монопольки
                       у корчмарки-жидовки.

Ныла война-доля!
                       Флаги радужней радуг.
По солдату ходило
                       пять сестер лихорадок.
Сестрица чахотка
                       да сестрица чесотка,
милосердный платок
                       трясовицей соткан…

тебя в селе матка
                       да невесто-младо
(а в полях палатка,
                       лазарет-палата).
Лазаретное утро,
                       госпитальный вечер.
Аспирин да касторка,
                       сукин сын — фельдшер!

А кто ты есть, жолнеж,
                       имя свое поведай?
Слово матки исполнишь —
                       обернешься победой.
А тебе за победу,
                       або крест на пригорке,
або костыль инвалидный,
                       або медный «Георгий».

О, шумите, рушницы,
                       невелика потеря.
Артиллерия, вздрогни!
                       Упади, инфантерия!
Пролети, пуля-пчелка,
                       попади, золотея,
в лошадиную челку,
                       в человечье темя.

Покачнись, брате жолнеж,
                       умирая рано.
Под могилкой репейного
                       затянется рана.
А слезы матки с невестой,
                       позолотой играя,
утрет божия матерь,
                       галицийская краля.

БАЛЛАДА О МЕРТВОМ КОМИССАРЕ

1

Снарядами белых рвало и кромсало
                       защитную зону.
Уложила на месте шрапнель комиссара
                       N-ского дивизиона.

2

Завалила земля, влажна и грязна,
                       ни черта не видать круглым счетом.
«Умирать бы не жаль бы, лежал, кабы знал:
                       чья берет, — что там?»

3

Раскопать бы курган, посмотреть суметь,
                       чье правительство, чья свобода?
Комиссару неможется — смерть не в смерть!
                       так четыре года.

4

И еще протаяло, кто его знает,
                       сколько лет?
Гимнастерка истлела — ряднина сквозная.
                       Только скелет.

5

Слышит: лошадь копытами плюх да плюх,
                       заскрипело, — кажись, пашут.
Неглубо́ко берет — по-бедняцки — плуг.
                       «Кабы знать: чью землю пашут?
                       Чужую или нашу?..»

6

Надо лбом комиссара волк провыл, —
                       ну и горе!
Прямо в сердце ему заразихи-травы
                       опустился корень.

7

И не косит никто, и скота не пасет.
                       Тихо… Недобро…
Чернобыльник степной, полынь и осот
                       просквозили белые ребра.

8

Корни пулю обвили у гладких костей,
                       перепутались пальцы с осотом.
Комиссару не спится. Выйти бы в степь!
                       Посмотреть — что там?

9