Том 3. Из дома вышел человек

Развивая в беседах с Д. И. Хармсом и другими близкими мне лицами указанную точку зрения на причины моей активной антисоветской позиции, я детализировал и конкретизировал свои политические взгляды в связи с происходящими политическими событиями. Не останавливаясь подробно на существе каждой из бесед, я должен в общих чертах изложить содержание их следующим образом: я высказывал неоднократно ту точку зрения, что моим политическим идеалом является идеальная конституционная монархия с участием в управлении страной всех слоев населения, с широкими избирательными правами; монархия, в которой конституционный монарх является выразителем стремлений и желаний всех слоев населения родной мне страны. Я говорил, что в такой монархии не будет надобности в жандармах и в охранке, столь ненавистных массам по прошлым дореволюционным годам. Но я сознаюсь, что если бы мне пришлось увидеть стоящего на улице городового, вдруг появившегося здесь, то моим первым импульсом было бы обнять и приветствовать этого блюстителя порядка как символ низвержения ненавистного мне советского строя. Этим примером я хотел показать то, что, несмотря на свои идеально-монархические взгляды, я выбираю для себя из двух политических систем: монархии старого режима и Советской власти, — монархию. В основном низвержение существующего строя — и это я высказывал Д. И. Хармсу и другим — мыслилось мною, ввиду слабости белоэмигрантских и иностранных, как эволюционное перерастание Советской власти в буржуазно-демократическую республику, а затем в конституционную монархию. Но, допуская возможность интервенции, я приветствовал бы ее как ускорение перерастания, перевооружение существующего строя. Существенную роль в моем желании перемены существующего строя играла жалость, вырастающая из идейной близости к четырем миллионам белоэмигрантов, к огромной культурной силе, которая благодаря неудачам в гражданской войне была вынуждена покинуть родину и пребывает вдали от нее, лишенная возможности влиять на ее судьбы. Я не способен на прямое вредительство в силу того, что я считаю, что всякий вредительский акт направлен не только против Советской власти, но и против России, и, говоря в беседах с Хармсом и другими о вредительских процессах последнего времени (Промпартия и др.), я высказывался в том смысле, что истинно русская интеллигенция не способна на вредительство и что вредительские процессы нужны большевикам для того, чтобы сложить с себя вину за хозяйственные неудачи, переложить ответственность за эти неудачи на плечи интеллигенции. В беседах с Хармсом мы особенно часто останавливались также на вопросах, связанных с отсутствием при существующем советском строе свободы слова, собраний и печати, которые особо значительно затрагивали Хармса как литератора, не могущего в силу этого опубликовать в печати свои литературные произведения, враждебные современности.