Том 3. Письма и дневники

Собрание с тех пор обогатилось многими любопытными вещами, и останавливают решительный приступ к печатанию два главных обстоятельства: пробный лист и Соболевский. Без пробного листа нельзя ни сделать верной сметы издержкам издания, ни вследствие оной вступать в переговоры с Смирдиным. До сих пор кажется мне, что должно выйти около десяти томов, считая каждый том в 20 листов! Такая громада потребует не маленьких издержек: может быть, от 10 до 15 тысяч. Но об этом буду писать аккуратнее на днях, когда отпечатается пробный лист, а покуда и говорить нечего. Что касается до Соболевского, то он запутал меня по части песенников: еще прошедшей зимой он прислал мне список печатных песенников, которые он достал в Петербурге и в которых заключается почти все важнейшее, уведомляя, что он собрал их для меня, а потому чтоб я не собирал их в Москве, если не хочу иметь двойных экземпляров. Вслед за тем писал об своем немедленном выезде в Москву, и до самого моего отъезда в Осташков беспрестанно возобновлялся слух, что Соболевский через два дня выезжает, а с самого моего возвращения об нем нет ни слуху ни духу! Это тем досаднее, что без него бы я все эти песенники давно бы сам собрал, а теперь за ним должен медлить. Опять на днях буду писать к нему.

Но обо всем об этом в следующий раз, и тогда поаккуратнее. Покуда вот об чем: Валуев сказывал, что Александр Михайлович собирается по последнему пути в Москву, неужели же с ним не приедет и Николай Михайлович? Это был бы истинный грех с твоей стороны! Не говорю уже об себе и об нашем песенном деле, которое мои одинокие плеча должны нести медленно и с трудом, а с тобою бы пошло живо и скоро, но если бы ты знал, какая в Москве всеобщая жажда тебя, то уж ты давно бы хотя бы на недельку да заглянул сюда! Даже до последнего-то пути тебя дожидаться слишком долго! Что дел у тебя в деревне никаких быть не может, это уж давно решил общий голос, а глас народа — глас Божий. Что ты, например, скажешь на следующее предложение: поедешь ли ты с нами, если мы трое, то есть я, папенька и Хомяков, приедем за тобою? Как ты думаешь?

Твой всей душой П. Киреевский.

48. Н. М. Языкову

20 февраля 1835 года

Москва

Homo proponet, Deus disponet![372] Вместо того чтобы писать к тебе о множестве предложений и распоряжений, о которых нужно было мне уже давно беседовать с тобой по части нашего песенного дела и которые частью и по собственной моей вине, но еще гораздо больше произволением судьбы уже давно копились невыраженные и несообщенные; теперь приходится всю эту массу свернуть в один маленький шарик (впрочем, совсем не из нее сделанный) и сказать один результат (выходящий совсем не оттуда), а именно: я весной уезжаю в чужие края! Следовательно, печатание опять должно будет перерваться по крайней мере на полгода.

Ты на меня не рассердишься за это, когда я скажу, что доктора приговорили маменьке необходимо и немедленно, то есть в мае, ехать в Карлсбад. А так как без сопровождающего мужчины ехать невозможно, то я буду провожать ее. Маленьких детей она также возьмет с собой. Я также этим случаем воспользуюсь и буду пить воды.

О том, как я думаю и это время соединить с пользой наших песен, буду писать в другой раз; теперь лучше говорить о том, на что бы я желал получить от тебя ответ скорейший: ты также болен и, говорят, на воды собирался: поедем вместе![373] Подумай об этом и пиши. Что это тебе сделает пользу, в этом я нисколько не сомневаюсь, а пренебрегать своим здоровьем тебе грех. Теперь же ты будешь иметь еще и ту выгоду, что будешь избавлен от мелочных дорожных забот, которые я с восторгом возьму на себя. Если ты на это согласишься, то мы бы устроились таким образом: ты бы поехал не вместе с нашими дамами, а за ними, чтобы мне быть только всегда близко к ним на случай нужды. И для тебя бы это было гораздо спокойнее. Как ты думаешь? Пиши поскорее. Если же ты, Бог даст, согласишься, то я в апреле месяце готов приехать за тобою в Симбирск.

Жду твоего ответа.

Весь и вечно твой П. Киреевский.

Посылаю тебе расписки Андросова на 1000 рублей. За мною еще есть твои деньги, которые нынче же хотел выслать, да опоздал.

Хомяков тебе кланяется.

49. Н. М. Языкову

6 марта 1835 года

Москва