Том 3. Рождество в Москве

И все пропало: ни оконца, ни жаркой печи, – высокий опять сугроб. И глухая ночь. И – тоска. А дух от огневых щей и пирогов с кашей так и остался во рту. Но тут другой сугроб, как стена, тоже зашевелился… – черное что-то там, будто большая собака возится, хочет на волю выскочить. И вот выскочила… но не собака!.. – профессор шатнулся от удивления и страха, – выскочил на «сцену»… Мефистофель! Совсем тот самый, как представлял Бутенко. И грохнул потрясающе-низким басом:

– «Я – зде-сь!..
Но чего ж ты бо-ишься?
Смотри сме-лей – и пригляди-шься!..»

Страх вдруг пропал, и стало тепло-приятно, как в театре. Крикнуть даже хотелось – «брра-во Бутенко! би-ис!!..» Но тут пошло другое, уже не как в театре.

Мефистофель заговорил… Но не бутенковским басом, а скрипуче, с едким таким подтреском, козлиным словно, или вот если бы заговорила ехидная кощенка:

«Бравов-то уж ты по-сле… а „биса“ у меня не полагается. Ну, по-нюхал?… как щами-то со свининкой, пирогами с кашей? мужицким духом, таким дорогим и милым… таким родным?! А ведь в Париже-то ароматы тоньше, нежней… нэ-с-па?.. А-а… ре-ми-ни-сцен-ции, понятно! – „И дым отечества нам сладок и приятен“..? Брось, ста-ро. Ты поумней же Чацкого, хоть чуть и поглупей моего приятеля… до его дурости, понятно. Влип в конфетку!., самую-то па-тошную!., сорвал „маргариточку“, и… сорвался! Ты все постиг, и да поможет тебе Сатана свершить твой труд мироточивый „Почему так случилось“. Для кой-каких поправок я и принял сию прохладительную ванну. Не слишком тут комфортно… хоть и с руки мне, наскучила высокая температура, приятно освежиться. Да и оскомину набила последняя работка, уж слишком ки-сло! да и запашок!..» «фантасмагория», понятно, разумею. Дешевка! дешевое вранье, дешевенький обман безглазый… и – на готовеньком! легко и просто, под аплодисменты! Не говоря уж об… «апофеозе личности»! По-думай… ли-чности! Такая чудотворная икона, должны бы истекать ка-ки-е чудеса… а истекло!.. – не стоит шевелить, нанюхался. С тебе подобными преподобными – ку-да полюбопытней. Есть – некая головоломка все-таки… игра ума! ведь как трудились, подпарывая ткань-то! Как сеяли… «разумное, доброе, вечное…» и… «спасибо вам скажет сердечное…» – но кто?! Почему так случилось..?! Навязчивая темка. Ответик у тебя готов… неполный только. Плохо ты знаешь Пушкина! Проглядел пустяк, но… важный. Тогда-то… Да без заглавия, ведь… проглядеть не хитро. Да и – «в скобках»! Теперь-то знаешь, спохватился… – «Два чувства дивно близки нам…» хе-хе-хе-хе-хе-э… – теперь и близки да… далеки! Так вот, хочу направить… не из любви к тебе, а так, по долгу… массажиста. Черт возьми, и я ведь то-же… почитываю Пушкина! Ну, что-то в нем… цепляет. У нас, понятно, под запретом… для зеленцы, – «да не смутятся», – ну, под партой, как, помнишь, Чернышевского, ошибки молодости? Что теперь сей «дум властитель»! Солома. В Пушкине – остротца «сияньи-це»… Не думай, по привычке глупой, что размяк, и… «дар невольный умиленья впервые…» – и так далее… ну, поросячьи песенки. Да, стран-но… поросята чертовски падки жалеть черта! петь «демоническое» и поклоняться. Впрочем, мерси-с на лестном слове. Все вы ужасные жалетели… с прохладцей. А, байронизм! Перешагнули? Ну, что такое «ангел нежный» «в дверях Эдэма»? Ну, сиял… да еще «главой поникшею»! хе-хе-хе, как мило! А что ему делать, как не сиять? Ведь сам же хохотал… не помнишь? я только твои словечки вспомнил, не корежься. Подумать… что я могу к пятнадцатилетие-невинности, с душком просвирки! Нет-с, я люблю с горчичной. Но Пушкина почитываем – у-мен! Для тренировки. Надо же знать противника, быть начеку. Так вот-с, ты все-таки полюбопытней «бесов»… в извивах мысли. Факт, не комплимент. Логика твоя! редкая головоломка, увлекаюсь. Строишь дворец, а выйдет… и черт не разберет, что выйдет… прорва?.. А труд мироточивый! Судишь себя, а… гимн.

Это задело. Профессор попытался возражать: «моя дедукция, если читают не предвзято, совершенно объективна… все предпосылки…» – но «Мефистофель», в смехе, перебил:

– А, брось, старо. Я предложу тебе ин-дукцию! Не очень-то комфортно, негде и присесть. Холодок люблю, но несколько повышена температура, сядешь – выйдет грязь. Ми-лая, родная… но грязь. А я ведь чистоту люблю, на дню три раза зубы чищу… ка-кие! в мои-то лета!.. А ведь первая моя встреча с женщиной восходит… А была ка-кая!.. Приятно вспомнить, но, увы, не-по-вто-ри-мо. А знаешь, не махнуть ли нам в… – ты ведь ан-тичник! в Грецию? В Каноссу не желаешь?.. Так поведем ин-дукцию в ан-тичном месте.

Профессор увидал пустую комнатушку, обшарпанную, заплеванную, угарное ведро на глине. Да, Греция… та самая, в которую вступил он, «свободный», с корабля, тогда… признал ведро – мангал.

– Комфорт! – мяукнул черт, болтая руки над мангалом, – античность.