Том 3. Рождество в Москве

И что же… мужик-то тоже… любил «симфонии»! Что пучишь глазки? Не вихляйся, о-тлично понимаешь. Понятно, не Бетховена… Но были у него свои «симфонии». Не ухом – всем нутром вбирал и даже брюхом, – распирало. Не портсигар, а… умилился. Коль на-чистоту, так вот, поведую: ему во тьме и грязи, его-то… с загаженной землишки, открывалось… ну… да, открывалось!.. небо! приходится признаться, – весь универс! Да мне ли, черт возьми, не знать, раз я всегда таился на его «концертах»! ну, сбочку, ну – там, где метлы… И ведь свободно, без билетов, сколько влезет. Миките-то… ишь, хе-хо… как я его жалею! – грудищу распирало «симфонией», и во-зно-сился он! Да, черрт возьми, он возносился. Да, да, в вонючем полушубке, в валенках, – и возносился! порой и пьяненький маленько, а… возносился. Ну, ты понимаешь… – «и в небесах я вижу…» и тому подобное. Это для пояснения, понятно, отнюдь не в утверждение, нэ-с-па? А? может быть, между нами, там – пустышка, а? Что? можешь утверждать?.. Блажен, кто верует… тепленько ему будет на том свете… хе-хе-э. И воспретить так возноситься – никто не мог. Пред «вознесеньем»… нечего таиться, я пасую. И вот твой «ванька»… – знавал таких, – за день намерзнется, брюхо чайком попарит, лошаденку на постоялку, а сам – либо к этому… к Ми-коле-на-Пузырках там, где хор «Васильевских», либо – где «чудовские», в Чудов, в Успенский, к «синодальным», а то – под Золотую Шапку, где, ради славы – вот поди ж ты! – певали и солисты из Большого, Хохлов, Бутенко-с… Собинов, потом Смирнов… Ммда-с, пе-вали. И ведь прознавал, безглазый, в полпив-ных, в трактирах, где будет нонче «симфонический концерт»! М-да-с, певали… слыхал-с… м-да-с, Бортянского номерок 6-й-с… ту, «Херувимскую»… – он и к обедням шмыгал. А вот, как «синодальные», за всенощной… дрожью пробирало Микиту-«ваньку»! Раз как-то… нервы, что ли… – полная капелла, один-то голос! – «Слава в вышных»… – ну, ей-ей… ну, вознестись хотелось… – ре-ми-ни-сценции, понятно. Ты подумай: в метлах-то сидя, в морозе, за дверьми, – и вознестись! М-да… слышно силу! А «ваньки» прямо обмирали, возносились, забывали все. И вот Рождество… бывало, грохнут «С нами» и проч… – «разумейте, языцы, и покоряйтеся…»! – так грохнут, что у «ваньки» – то мороз по коже, и вознесется он под самый кумпол, к Самому… помнишь, там, в Храме, Репин, что ли, на спинке лежа, чуть ли не полгода мазюкал. А-пропо… это «покоряйтеся» даже и у нас, там, некое трепыханье вызывало! между нами, – шатанье даже мыслей… – «покориться»? Понятно, темперамент… из-за темперамента вся и «пертурбация» случилась… эти «вверхтормашки»! И никто Миките-«ваньке» не воспретит так пре-возноситься, нельзя. Так сказать, философски, – преодоление всех полпивных, трактиров, кабаков и прочих благ материальных. И даже… жертвоприношенье! Ведь за эти «вознесенья»-то седок не платит. Да, никто не воспретит… разве мундирный сторож в соборе важном носом поведет и – «вперед не оченно, не проедайся, уж больно во-здух…» А вознесенный и не слышит, – вознесен! И вот, все это… ты у него украл.

– Как…? как я… что…?!.. – даже вскочил профессор, – как я..? как, у… у-крал?!..

– Хе-хе-хе-э… ма-хонький, не понимает!., разжевать прикажете? Извольте-с. Сначала помаленьку, обворовывал, потом… «двоюродные» начисто… хе-хе-хе-э… все обобрали. Помолчи, сейчас индукция… хе-хе-хе-хеэ..!

– Подлец! фальсификатор!., шулер!., лжец!.. – пробовал покрыть скрипучий мерзкий смех профессор, – так все… извратить!..