Претензия к Антокольскому —
Непривычка к созерцанию — Звезда, 1977, № 7.
Цепная ласточка — Смена, 1971, № 21. Поэт рассказывал автору комментария, что из двух предыдущих книг цензура выбрасывала это стихотворение «с ревом и гиком».
Все три измерения совести — Смена, 1975, № 22.
«Не сказануть — сказать хотелось…» —
Очень много сапожников —
Отцы и сыновья — Юность, 1975, № 8.
Черта меж датами —
Старый спутник —
Прощение — Звезда, 1977, № 7.
Информация и интуиция —
Все четыре времени жизни —
Боязнь страха — Юность, 1977, № 4.
Осенний отстрел собак —
Философы сегодня —
Иванихи — Юность, 1976, № 3.
Славная невнятица —
Похвала средним писателям —
Коля Глазков —
Полвека спустя — ВЛ, 1978, № 4.
Петровна — Октябрь, 1978, № 9, без заглавия. С заглавием:
Выпадение из отчаяния —
На всю жизнь —
Зеркальце — Юность, 1977, № 4.
И дяди и тети)
Старинный сон — Кругозор, 1976, № 2.
Преодоление головной боли —
Все-таки между тем… —
Большие монологи —
«В этот вечер, слишком ранний…» — Нева, 1977, № 5.
«Делайте ваше дело…» — Юность, 1971, № 9.
Нетрудно заметить, что в последних произведениях Слуцкого все большее место занимают темы старости и смерти. Их естественное — по мере увеличения возраста самого автора — явление и нарастание не было таким уж естественным для советской поэзии и вообще литературы, в которой в силу гласных и негласных идеологических требований господствовали настроения, ощущения, чувствования молодости и, как считалось, обязательно сопутствующих ей оптимизма, душевного и телесного здоровья, бодрости и т. п. Начиная с 60-х годов это бодрячество поэзии становится все более фальшивым, едва ли не насильственным, Так что творчество Слуцкого в этой его части также было протестом против официальной литературной идеологии, выражало стремление к высвобождению живой жизни из-под идеологического гнета, и потому далеко не все, что писалось поэтом на эти темы, находило место в печати.
В то же время Слуцкий старается не поддаваться ни тяжелым внешним обстоятельствам, ни внутренним унынию и неустройству. Он стремится сохранить прежний интерес к жизни, к людям, к явлениям искусства, к литературной молодежи, к событиям в мире и стране, в том числе и к природным катаклизмам. И этот интерес также сказывается во многих его произведениях, написанных в эту — последнюю — пору его творчества.
Здесь, в одной из последних предуведомительных заметок, следует ради справедливости сказать, что далеко не все ныне впервые публикуемые стихотворения Слуцкого не проходили в свое время в печать по причинам цензурного и редакторского произвола. Иные — в особенности написанные в 1976–1977 годах — он просто не успел предложить редакциям журналов и газет. Иные не считал достойными публикации, предполагая, возможно, еще работать над ними. К тому же Слуцкий писал очень много, куда больше, чем могло быть напечатано в периодике и в подготовленных им для издания книгах.
«Я других людей — не бедней…» —
«У меня был свой „Сезам, отворись!“…» — Печ. впервые.
Хвастовство памятью — Печ. впервые. Посвящено жене поэта Т. Б. Дашковской.
«На шинелке безлунной ночью…» — Ленинская смена (Харьков), 1989, 20 мая.
Дилемма —
Выбор («Привычный шум смешался с тишиной…») — Сов. Татария, 1989, 28 окт.
«В одинокой его судьбе…» — Печ. впервые.
«Звеном в цепи, звеном в цепи, звеном в цепи…» —
«Не грозный оклик палача…» — Печ. впервые.
Энергия старости — Звезда, 1977, № 7.
«Уже не холодно, не жарко…» — Знамя, 1989, № 3.