И дале мы пошли – и страх обнял меня.Бесенок, под себя поджав свое копыто,Крутил ростовщика у адского огня.Горячий капал жир в копченое корыто,И лопал на огне печеный ростовщик.А я: «Поведай мне: в сей казни что сокрыто?»Виргилий мне: «Мой сын, сей казни смысл велик:Одно стяжание имев всегда в предмете,Жир должников своих сосал сей злой старикИ их безжалостно крутил на вашем свете».Тут грешник жареный протяжно возопил:«О, если б я теперь тонул в холодной Лете!О, если б зимний дождь мне кожу остудил!Сто на сто я терплю: процент неимоверный!» –Тут звучно лопнул он – я взоры потупил.Тогда услышал я (о диво!) запах скверный;Как будто тухлое разбилось яицо,Иль карантинный страж курил жаровней серной.Я, нос себе зажав, отворотил лицо,Но мудрый вождь тащил меня всё дале, дале,И, камень приподняв за медное кольцо,Сошли мы вниз – и я узрел себя в подвале.
II
Тогда я демонов увидел черный рой,Подобный издали ватаге муравьиной –И бесы тешились проклятою игрой:До свода адского касалася вершинойГора стеклянная, как Арарат, остра –И разлегалася над темною равниной.И бесы, раскалив как жар чугун ядра,Пустили вниз его смердящими когтями;Ядро запрыгало – и гладкая гора,Звеня, растрескалась колючими звездами.Тогда других чертей нетерпеливый ройЗа жертвой кинулся с ужасными словами.Схватили под руки жену с ее сестрой,И заголили их, и вниз пихнули с криком –И обе сидючи пустипись вниз стрелой…Порыв отчаянья я внял в их вопле диком;Стекло их резало, впивалось в тело им –А бесы прыгали в веселии великом.Я издали глядел – смущением томим.
В тревоге пестрой и бесплоднойБольшого света и двораЯ сохранила взгляд холодный,Простое сердце, ум свободный,И правды пламень благородный,И как дитя была добра;Смеялась над толпою вздорной,Судила здраво и светло,И шутки злости самой чернойПисала прямо набело.
Когда-то (помню с умиленьем)Я смел вас нянчить с восхищеньем,Вы были дивное дитя.Вы расцвели – с благоговеньемВам ныне поклоняюсь я.За вами сердцем и глазамиС невольным трепетом ношусьИ вашей славою и вами,Как нянька старая, горжусь.