Три женщины — белая, черная, алая —Стоят в моей жизни. Зачем и когдаВы вторглись в мечту мою? Разве немало яЛюбовь восславлял в молодые года?Сгибается алая хищной пантероюИ смотрит обманчивой чарой зрачков,Но в силу заклятий, знакомых мне, верую:За мной побежит на свирельный мой зов.Проходит в надменном величии чернаяИ требует знаком — идти за собой.А, строгая тень! уклоняйся, упорная,Но мне суждено для тебя быть судьбой.Но клонится с тихой покорностью белая,Глаза ее — грусть, безнадежность — уста.И странно застыла душа онемелая,С душой онемелой безвольно слита.Три женщины — белая, черная, алая —Стоят в моей жизни. И кто-то поет,Что нет, не довольно я плакал, что мало яЛюбовь воспевал! Дни и миги — вперед!
1912
«Сердце утомленное хочет одного…»
Сердце утомленное хочет одного,Глупенькая девочка, — счастья твоего.Ты встречаешь радостно нежную весну.Ожиданья тайные я ли обману?В чью-то душу робкую я сошел, как бог,И взращаю цветики вдоль ее дорог;И, как солнце майское в небе голубом,Я горю надеждами, я дышу теплом;Властным мановением жизнь пробуждена…Пусть же радость празднует новая весна!Пусть поля оденутся в зелень и цветы, —Я хочу, чтоб юностью опьянилась ты!Что бы в сердце ни было, знаю я одно:Быть с тобою ласковым, нежным мне дано.И слова безумные, те же, что всегда,Повторяю кротко я: «Любишь? любишь?» — «Да».
1912
«Как струны оборвавшейся жалобный звук…»
Как струны оборвавшейся жалобный звук,В сердце — эхо недавних желаний и мук.Детский взор, милый лик, прелесть ласковых рук, —Почему это все стало чуждым мне вдруг?За окном уже день, и сквозь просветы шторНаглый луч на кровать смотрит прямо в упор.Плечи молча целую, бесправно, как вор,Знаю, понял: окончен мучительный спор…Ночи гаснет недолгий, обманчивый бред.В безразличьи твоем есть безмолвный ответ,И «не знаю» звучит беспощадней, чем «нет»…Заливает двоих все решающий свет.Нынче — осень, вчера ликовала весна;Кто жестоко исчерпал всю душу до дна?Из подушек ты смотришь, как прежде, ясна,Но уныло звенит, умирая, струна…