Том 3. Стихотворения, 1972–1977

Хорошо бы, жив пока,
после смерти можно тоже,
чтобы каждая строка вышла,
жизнь мою итожа.

Хорошо бы самому

лично прочитать все это,
ничему и никому
не передоверив это.

Можно передоверять,

лишь бы люди прочитали,
лишь бы все прошло в печать —
мелочи все и детали.

«Нарушались правила драки…»

Нарушались правила драки.
Вот и все. Остальное — враки.

То под дых, то в дух, то в пах.

Крови вкус — до сих пор в зубах.

В деснах точно так же, как в нёбе.

На земле точно так же, как в небе,

сладкий, дымный, соленый, парной

крови вкус во мне и со мной.

До сих пор по взору, по зраку

отличаю тех, кто прошел
через кровь, через драку,
через мордой об стол.

«Я ранняя пташка…»

Я ранняя пташка.
Я вылетел раньше других.
Ромашка, да кашка,
да вихря рассветного гик.
А поздние птахи
мечтали во страхе,
чтоб сбил меня,
сдул меня,
сшиб меня с облака вихрь.

Я ранняя птаха,

и поздние птахи меня не поймут.
Они без размаха
считают: титанов родит титанический труд.
Но проще и легче,
опасней и легче,
смертельней и легче, когда
подставлены плечи
под гибель заместо труда.

«Золотую тишину Вселенной…»

Золотую тишину Вселенной,
громкую, как негритянский джаз,
записали на обыкновенной
ленте. Много, много, много раз.

Сравниваю записи. Одна —

межпланетная тишина.
Если дальше глянуть по программе —
тишина в заброшенном храме.

Эту тишину — погибший взвод,

ту — законсервированный завод
издают и излучают.
Впрочем, их почти не отличают.

КЛИМАТ НЕ ДЛЯ ЧАСОВ

Этот климат — не для часов.
Механизмы в неделю ржавеют.
Потому, могу вас заверить,
время заперто здесь на засов.

Время то, что, как ветер в степи,

по другим гуляет державам,
здесь надежно сидит на цепи,
ограничено звоном ржавым.

За штанину не схватит оно.

Не рванет за вами в погоню.
Если здесь говорят: давно, —
это все равно что сегодня.

Часовые гремуче храпят,

проворонив часы роковые,
и дубовые стрелки скрипят,
годовые и вековые.

А бывает также, что вспять

все идет в этом микромире:
шесть пробьет,
а за ними — пять,
а за ними пробьет четыре.

И никто не крикнет: скорей!

Зная, что скорей — не будет.
А индустрия календарей
крепко спит, и ее не будят.

СЕНЬКИНА ШАПКА