Том 3. Странные люди

Некто по фамилии Виккел (все фамилии вымышлены), молодой человек, окончивший медицинский институт (психиатр по специальности), должен ехать по распределению на Север. Он не хочет ехать, он полагает, что ему, человеку редких способностей, на Севере не сделать той карьеры, какую он сделает (должен сделать!) в Ленинграде. Карьера ему мерещится блестящей, головокружительной, но... не за счет труда или ученых изысканий в своей профессии, а за счет житейской ловкости, гибкости, вероломства. Так – к 25 годам своим – он полагает, как следует поступать человеку умному, сильному. Силы он в себе чувствует огромные, воззрений же подобных набрался не теперь, не сразу и, кстати, не без влияния отца. В свое время, в войну, отец Бориса Виккела симулировал психическое расстройство, чтобы не воевать, и не воевал, получив соответствующий документ. А было это в Ленинграде, в блокаду, и даже такое горе вокруг, такие непереносимые страдания людей не проломили совести папаши Виккела, он, здоровый человек, не взял в руки оружие, чтобы бороться с врагом. Столь же непроходимый эгоизм, бессовестный расчет усвоил потихоньку сын. Папа с мамой старались тут в меру сил: он, мальчик Боря, брал с родителей по 10 копеек за то, что ходил в магазин за хлебом. Родители аккуратно расплачивались с ним. Больше того, они подарили мальчику копилку (фарфоровый бочоночек), и он часто тряс около уха бочонок и с недетским вожделением слушал, как звенят ЕГО деньги. Позже он «за услугу» брал с родителей больше.

(Покрасить забор – 10 р., покрыть крышу на даче – 500 р.)

Что нужно Борису на первых порах? Не ехать на работу по распределению, получить целиком в свое распоряжение квартиру, дачу и сбережения родителей. Вместе с тем он обдумывает, как выгодно жениться, для того исследует варианты – один за одним – женитьбы то на дочери генерала, то на дочери профессора. Исследования носят названия – «операция»: «Операция «Университет – 0070», «Фрау», «Рентген», «Пантера».

Итак:

Не ехать по распределению. Как? И он придумал: убить 11-летнюю сестренку. Убить и труп зарыть. Он раскинул своим умом, что подобное потрясение в семье вызовет к нему сострадание, его не пошлют далеко от родителей, которые в таком горе. В других он предполагает и учитывает чувство жалости, сострадания, использует в своих целях эти человеческие качества... и презирает людей за это. Попутно он хочет начать проявлять свою теорию на практике: к цели любыми средствами. Он убил сестренку (задушил), труп закопал в подвале дачи. Он на следствии расскажет потом, как тщательно он продумал это убийство, как аккуратно душил, стараясь, чтоб капли крови изо рта ребенка не попали на его рубашку и на одеяло, как не забыл бросить в яму игрушки девочки, чтобы подумали, что она куда-то ушла из дома с игрушками, как для этого же предварительно сбегал открыл калитку, как полил яму в подвале (могилу сестры) керосином, чтобы, если хватятся искать с розыскными собаками, собаки не учуяли бы труп. Он рассказывает, как во время убийства сестры он думал: если войдет отец (отец собирал в саду клубнику), то он тут же пристрелит его из малокалиберной винтовки, которая стояла в углу заряженной.

Итак, первый шаг сделан. «Квинтэссенция души», как наука, обогатилась первым драгоценным опытом: первый труп. Можно убивать безнаказанно, если делать все тщательно и умно. И еще обнадеживающий вывод: нет ни капли размягчающей жалости, сентиментальности – железная воля и спокойствие. С этим можно далеко пойти. Мелкая, отравленная тщеславием, злобой и необъяснимой какой-то свирепостью душа его ищет содрогнуться в новом акте насилия; разум, приспособленный отныне к работе обдумывания и сокрытия преступлений, целиком поглощен этой работой. Человека, готового жить, радоваться, любить – нету, есть выродок, напичканный изречениями, которые он во множестве записывает в своем дневнике («нет такой высокой стены, которую не перепрыгнул бы осел с мешком золота», «честность хороша в том случае, когда вокруг тебя все честные, а ты – мошенник»).

Он замышляет убийство родителей. И он осуществляет это убийство, инсценировав его как самоубийство. На допросе потом он будет гордиться тем, как он опять все тщательно продумал и проверил. Опять поползновение в сторону наукообразного «опыта», бред насчет «квинтэссенции души» (можно, очевидно, еще так сказать об этой «науке»: исключительное право души, способной жить целенаправленно; но это далеко не Родион Раскольников, которого отличал мучительный поиск смысла и назначения бытия, здесь – убогая, злая мелкотравчатость, здесь выбираются любые средства, но – никакой цели, кроме дачи, квартиры, собственной «Волги» и, очевидно, высокого конъюнктурного положения), то есть опять встает изворотливый гад, мстящий живой жизни за свое ничтожество.