Читаем Том 3.Сумбур-трава. Сатира в прозе. 1904-1932 полностью

Вопрошаемый обыкновенно в полном недоумении… даже испарина показывается… «Что нового?» — то есть, в каком смысле?

И ответ большей частью самый утешительный: «Ничего…»

Маленькое и такое простое это слово — «ничего», а сколько в нем обидного!

«Ничего нового» — это незаметная, но неотразимая, как смерть, судьба человека, который еще, по-видимому, живет, рассуждает, ходит в гости, сплетничает, но человек этот мертв и заражает все, к чему ни прикоснется его бессильная, дряблая рука.

Может быть, это слишком сильно… но когда день за днем только одно безотрадное, голое «ничего», — жутко как-то становится!..

* * *

Читатель, если он терпеливо до конца пробежит эти строки, конечно, будет озадачен…

Где же «злоба дня»? Как же можно без «злобы дня»?

Пока у нас одна «злоба дня», приглядевшаяся и незаметная, — имя ей «спячка»…

А время принесет с собой какой-нибудь «пикантный эпизод»…

Иван Иванович поссорится с Иваном Никифоровичем (без этого они не могут!) — и доставят немалое развлечение окружающим, выкладывая всю подноготную своих делишек…

А пока лето вступило в свои права — будем же им с «чистым сердцем пользоваться».

И хотелось бы, чтобы этой пресловутой «злобы дня» было поменьше…

Больно уж она у нас неприглядна! — дальше «скандальной хроники» и киваний друг на друга — все ничего не вытанцовывается.

Поживем — увидим…

<p>II</p>

Человек любит сомневаться.

Чем объяснить это обычное явление — не знаю.

Любознательным рекомендую порыться в «Популярных психологиях» Сытина et tutti quanti[1], там, говорят, все можно найти…

Мне же кажется, что есть особый «микроб сомнения».

Он носится в скученной и душной земной атмосфере наших весей и городов и, не разбирая ни пола, ни возраста, ни звания, заползает незаметно в душу и начинает свою разлагающую, подтачивающую работу.

Сомневаются все — и во всем — старые и молодые, развитые… и просто глупые.

Каждый, конечно, по-своему…

Всегда, с незапамятных времен люди верили в свое «подрастающее поколение»…

Люди любили и берегли свою молодость… называли ее «молодыми побегами», «солью земли»…

Не то в наши дни…

«Наше поколенье юности не знает…»

Спросите вы какого-нибудь «сомневающегося индивидуума» 18 лет, любит ли он Гончарова, Тургенева, Достоевского.

Назовите всех, кем гордится наша литература.

Ответ будет скор и лаконичен: «Устарели!», при этом молодой человек «делает умное лицо» и иронически на вас посматривает…

«Старая школа, батенька!»

И вот после такого «пассажа» вы сами начинаете сомневаться в том, читал ли милый мальчик «устарелых»?..

И если читал, то не так ли, как гоголевский Петрушка?

Наконец, сомневаетесь и в том, читал ли он вообще что-нибудь, кроме «заданного»?

Сомнение, продолжая свою разрушительную работу, доводит вас до того, что вам начинает казаться — уж не представители ли переходной формации от обезьяны к человеку перед вами!..

И, смущенный и огорченный, вы торопитесь уйти…

Вам даже досадно: «Дернуло же спрашивать!»

Сомнение сделало свое дело…

Еще одна «иллюстрация» — подошли вы к вашей доброй знакомой «поболтать».

«Я вам не помешаю, добрейшая (имярек)?» — в тоне вашего вопроса уже звучит сомнение…

Вместо спокойной уверенности в себе — вы с глубоким огорчением замечаете, что голос у вас дрожит, «срывается с тона» — и вообще вы начинаете чувствовать себя прескверно.

Угрюмый и недовольный, вы добросовестно шагаете рядом, а в голове родится мучительный вопрос сомнения: «Зачем я подошел?»

«Особа», смущенная вашим «сугубым» молчанием, — сама приветливо обращается к вам.

Вас спрашивают о том, «как поживаете», «что поделываете» и «не думаете ли вы уехать»…

Но вы скучны, неинтересны… и не красноречивы.

Так или иначе — вы откланиваетесь.

В результате два сомнения — вы злитесь на себя, а попутно и на «добрую знакомую» — тоном глубокого сомнения задаете себе вопрос (в нормальном состоянии вы этого не сделаете): «Не дурак ли я после этого?», а она начинает сомневаться в своей способности судить о людях вообще и о вас в особенности: «Я считала его интереснее».

Иногда до курьеза доходит!..

Сел человек «книжку почитать».

Увлекся — книжка интересная и написана живым и убедительным языком.

Еще вчера он не был согласен ни с одной мыслью автора книги, но ему говорили, что книжка интересна, и он решил ее прочесть.

Страница за страницей — прочел.

И вот вчерашние «твердые убеждения» побеждены — ибо автор талантлив и подкупает искренностью и простотой — к тому же: «Где белое… и где черное?»

Где границы?

Сомнения стирают их, превращают мир то в «грязное пятно», то в «рай Магомета».

Настроения и сомнения…

Вот двигатели нашей жизни.

Мы слишком ленивы для труда, слишком неподвижны для поддержания связи между «словом и делом», слишком трусливы для собственных убеждений.

Отсюда вечный разлад между «внутренним» и той благообразной куклой, которую мы выводим в свет под своей фирмой.

Есть здоровое сомнение — разрушающее… и созидающее.

А полная неуверенность в себе, в наших силах, даже в том, «нужны ли мы на что-нибудь», — отсюда шаг до полного бессилия!

Сомневаться и жить настроениями в наше время, конечно, модно — но, Бог с ней, с такой модой!

Перейти на страницу:

Все книги серии Саша Черный. Собрание сочинений в пяти томах

Похожие книги

Дальний остров
Дальний остров

Джонатан Франзен — популярный американский писатель, автор многочисленных книг и эссе. Его роман «Поправки» (2001) имел невероятный успех и завоевал национальную литературную премию «National Book Award» и награду «James Tait Black Memorial Prize». В 2002 году Франзен номинировался на Пулитцеровскую премию. Второй бестселлер Франзена «Свобода» (2011) критики почти единогласно провозгласили первым большим романом XXI века, достойным ответом литературы на вызов 11 сентября и возвращением надежды на то, что жанр романа не умер. Значительное место в творчестве писателя занимают также эссе и мемуары. В книге «Дальний остров» представлены очерки, опубликованные Франзеном в период 2002–2011 гг. Эти тексты — своего рода апология чтения, размышления автора о месте литературы среди ценностей современного общества, а также яркие воспоминания детства и юности.

Джонатан Франзен

Публицистика / Критика / Документальное