– Да, действительно, я как-то об этом не подумал, – смущенно пробормотал Георгий.
– А ты никогда не думаешь, – собирая ему в дорогу цветной полиэтиленовый пакет, добродушно ворчала Надежда Михайловна. – Котлеты в фольге, помидоры, огурцы, соль, хлеб. Выпить дать?
– Зачем? С кем мне пить – с шофером?
– Ну-ну, тебе видней.
Переборов стыд, он взял из рук жены пакет с провизией, не глядя ей в глаза, виновато улыбнулся:
– Я пойду.
– Так твой Искандер еще не подъехал, куда же ты? – тронув за плечо, остановила его Надежда Михайловна.
– А мы договорились, он будет ждать меня на углу, – нашелся Георгий, – он боится заезжать в наш двор вечером, говорит: ворота узкие – стукнусь. Ну, пока!
– Пока.
Чувствуя себя пропащим вором, Георгий выскользнул из подъезда и направился украдкой к воротам, в которых вполне могли разъехаться две машины, вышел на улицу, тревожно освещенную фиолетовым мигающим огнем неоновой рекламы под крышей кинотеатра.
Еще ощущая в кончиках пальцев холодок мужниной рубашки, к которой она только что прикасалась, Надежда Михайловна прошла на кухню, вернулась в коридор, потом опять прошла на кухню: что-то вертелось у нее в уме, что-то важное, связанное с Георгием, но она никак не могла поймать это что-то, ухватить его. Ах, да… почему он пошел в одной рубашке? Ночью ведь будет холодно! Тем более в степи!
Надежда Михайловна быстренько сняла фартук, надела туфли, поправила перед зеркалом поясок платья (хорошо, что не стала снимать его, придя с работы), удостоверилась, что Лялька спит и видит сны, схватила с вешалки пиджак Георгия и бросилась за ним вдогонку, успев в самую последнюю секунду сунуть в кармашек платья ключи от квартиры: замок английский – захлопнешь дверь, и тогда сиди кукуй!
На перекрестке у дома не было ни машины, ни мужа.
«Неужели уехал?» И только она это подумала, как ее зоркие глаза выхватили из полутьмы и миганья вечерних уличных огней знакомую фигуру Георгия. Энергично размахивая пакетом, который она собрала ему в «ночное», он шагал уже далеко от перекрестка, чуть ли не на середине квартала, и, судя по целеустремленной походке, знал, куда шагал.
Не отдавая себе отчета, не видя перед собой ничего, кроме удаляющейся фигуры мужа, кроме его мелькающей белой рубашки, Надежда Михайловна побежала за ним следом.
Уже через пять минут ей стало ясно, что ни на какой водовод он не едет, никакая машина его не ждет, что он обманул ее наглым образом и теперь пробирается в известное ему место с ночевкой. И тогда она зло порадовалась, что не окликнула его, не вспугнула, порадовалась, что теперь она его выследит, выведет на чистую воду. Хотя… что это ей даст? Об этом Надежда Михайловна еще не задумывалась, пока она кралась за своим мужем, как за крупной дичью, и все у нее дрожало внутри от охотничьего азарта и горячей, жгучей обиды.
На улицах было еще довольно много прохожих. В какой-то момент Георгий наконец спиной почувствовал, что за ним следят, и обернулся. Но Надежда Михайловна успела спрятаться в черной тени акации. Георгий прибавил шагу, и ей пришлось пуститься за ним бегом, вернее – перебежками, от дерева к дереву, как на войне или в детективном фильме.
– Надюнечка, куда ты так разогналась! – вдруг обхватила ее мягкими руками, остановила пышной грудью старая подружка. – Что с тобой?
А в это время Георгий подошел к светофору, горевшему ярким зеленым огнем…
– Надюнечка, да на тебе лица нет! Что с тобой? – трясла ее за плечи и удерживала перед собой появившаяся, как черт из машины, подружка.
– Папа забыл пиджак и документы, – выпалила Надежда Михайловна. – Видишь? – сунула она в лицо приятельнице мужнин пиджак и тут же, вывернувшись из ее объятий, ринулась к светофору.
Пока она бежала, зеленый свет сменился на ее глазах желтым, желтый – красным, и поток машин прочно отсек от нее Георгия. Он пропал из виду, и стало ясно, что теперь его не догонишь, не найдешь. Делать было нечего, и Надежда Михайловна вернулась домой.
Лялька безмятежно спала в своей кроватке, на кухне капала из плохо закрытого крана вода – кап-кап-кап, как будто долбили по голове ледяным пальцем. Кап-кап-кап… Квартира казалась Надежде Михайловне нежилой, бесприютной, как вокзал. Каждая вещь будто смеялась над ней беззвучно, корчила рожи: «Ну что, дождалась, дура!»
– Сон в руку, сон в руку, – разговаривая сама с собой, шарахалась она по комнатам, – сон в руку!
В кабинете Георгия, судорожно ища «улики», Надежда Михайловна наткнулась на карагачевую палку его отца и тут вспомнила о своем отце, вспомнила, как глупо сказала она сейчас подружке: «Папа забыл пиджак…» Какой пиджак, какой папа… ее отца нет на свете уже десять лет. Почему она вдруг сморозила такую нелепость?!