Том 3. Тайные милости

На душе у нее было так тяжело, так плохо, что казалось, еще немного – она разбежится и хлопнется головой о стенку! Или выбросится с балкона. Пожалуй, это лучше – пусть все видят… Сжимая в руках карагачевую палку, Надежда Михайловна вышла на широкую лоджию. Прямо к дому подступали высокие черные кроны деревьев соседнего парка. В его глубине, на танцплощадке или, как стали говорить сейчас, в дискотеке играла радиола – что-то бессмысленное и немелодичное, какую-то тупую дрыгалку, как сказал бы Георгий. Где он сейчас? Подлец… «Мой муж – подлец, негодяй, сволочь! Отдайте мне его!» – примерно такие чувства обуревали сейчас Надежду Михайловну, буквально душили ее, затмевали рассудок, и, чтобы найти хоть какой-то выход, чтобы хоть как-то отплатить за унижение, она широко, со злобной силой размахнулась и швырнула карагачевую палку отца Георгия в парк. Прошелестев в листьях, палка застряла высоко над землей, среди ветвей белолистного тополя, точно такого же, как тот, что рос во дворе бывшего госпиталя и под которым, по мнению отца Георгия, похоронили его ампутированную ногу.

XX

Призрачный свет раннего утра с каждой минутой все плотнее заполнял комнатушку, вытесняя сонную темноту и прохладу ночи. Сережа заворочался в своей кроватке, перевернулся на другой бочок, пригрозил кому-то чуть слышно, но вполне членораздельно: «Не трожь, а то как дам в лоб!» Посопел, поплямкал губами и затих.

– Ишь ты, развоевался, – негромко засмеялась Катя, – драчун ужасный!

– Для мальчишки это нормально.

– Я еще хлебну с ним веселого до слез, чует мое сердце.

– Ничего, перерастет, я тоже в детстве был отпетый, а сейчас почти образцовый. – Георгий усмехнулся, нежно пригорнул к себе Катю. – Ты знаешь, мне ничего не хочется, только бы спрятаться с тобой где-нибудь и лежать тихо-тихо, не шевелясь, чтобы никто нас не мог найти и никому не было до нас дела – неделю, месяц, год, два…

– Спрятаться бы хорошо, – целуя его в предплечье, согласилась Катя, – а еще лучше на необитаемом острове!

– Когда я шел к тебе вчера вечером, у меня было такое ощущение, что кто-то крадется за мной по пятам, следит.

– Может, твоя жена?

– Ну что ты, это не в ее характере.

– А кто же?

– Мало ли. Кто-то следил – я спиной чувствовал. Знаешь, такое ощущение, как будто тебе за шиворот льют холодную воду – понемногу, но достаточно противно. Следят за тобой, как за вором, и вот-вот сцапают.

– Это я воровка, – глухо сказала Катя, – нам не нужно больше встречаться.

– Не говори ерунды.

– Это не ерунда.

– Нет, ерунда. Нам хорошо с тобой, и мы ни у кого ничего не воруем! – сказал Георгий запальчиво, сердито и тут же радостно вскрикнул: – Слушай, есть такой необитаемый остров! Правда, не остров, а полуостров, но необитаем он практически совершенно. А какие там пляжи, какие деревья, какие на них лианы – настоящие субтропики! А какой я знаю там родник – божественный! Эх, выбраться бы туда на недельку… Это на юге нашей области, километров сто пятьдесят, не больше.

– Разве это возможно… – вздохнула Катя. – Поспи еще часик, тебе же на работу.

– На работу, – согласился Георгий, обнимая Катю, – но я совсем не хочу спать. Лучше уйду пораньше, чтобы не мозолить глаза Сереже.

– А чем ты ему мешаешь? Он тебя и не видит.

– Нет, нет, пожалуй, пойду. Я давно хотел обойти центр ранним утром. Мне это нужно.

– Ну, если нужно… Подожди, вскипячу чаю.

– Нет, нет, я не буду. Ты лежи, не беспокойся.

– Я так не умею, – сказала Катя огорченно, – как же я тебя отпущу голодного?

– Ты как моя мама, она первым делом кормит – утром, вечером, в любое время, когда к ней ни приду.

– А ты часто ходишь? – Накинув халатик, Катя присела на корточки, чтобы включить стоявшую на полу электроплитку.

– Не особенно. Я, Катя, неважный сын.

– Если сам это понимаешь, значит, не такой уж и плохой.

– Плохой. – Георгий выглянул в крохотную форточку: на море стоял штиль, его гладкие воды чуть розовели от разгоравшейся на востоке зари – малиновой, обхватившей полнеба, ясной, предвещавшей тяжелый, знойный день.

– Ты звони мне завтра. Во сколько позвонишь?

– Как скажешь.

– Позвони утром, часиков в одиннадцать.

– Хорошо.

Когда, попив свежезаваренного чаю с печеньем, Георгий вышел из Катиной хибарки, солнце еще висело над морем – огромное, красное. Но с каждой минутой оно сжималось, становилось все меньше и меньше, светлело, наливалось полной силою.

Георгий чуть не забыл полиэтиленовый пакет, который собрала ему накануне вечером жена, но Катя напомнила о пакете. И теперь, шагая бережком моря, он разбрасывал его содержимое голодным чайкам.

Неспешно обходя центральные кварталы города, Георгий подмечал десятки недостатков и упущений: бессмысленно разрытые и брошенные траншеи, открытые крышки канализационных люков, выбитые стекла на лестничных площадках, грязные торцы домов с потеками, облезлые вывески над магазинами, переполненные мусорные баки, заваленные хламом проходные дворы, ветхие и явно ни для чего не служащие заборы и заборчики.