Том 3. Товарищи по оружию. Повести. Пьесы

Дик. Штурман – сильный человек. Требовать от других меньше, чем от себя, – слабость сильных людей.

Второй пилот(Дику). А ты? Не надо было тогда тянуть его к нам в экипаж! Ты видел, что мне это было не по душе? Видел! Но настоял на своем. Как же, вы были с ним вместе в Испании! А я предчувствовал, что у него окажется кишка тонка. Понимаешь, предчувствовал! А наше дело такое: когда подводит один – разбиваются все!

Дик. Но он не подвел нас тогда.

Второй пилот. А сейчас подводит! Можете вы меня понять или нет, я больше не хочу быть с ним в одном экипаже!

Штурман. Ты говоришь так, словно мы еще летаем.

Второй пилот. Я говорю то, что чувствую. Мне стыдно, что наш радист не посмел дать в морду этому типу!

Дик(после молчания, Ему). Извини, мы совсем забыли о твоем присутствии. То, что ты рассказал этому своему будущему родственнику о вашей встрече с Вандеккером, – правда?

Он. Не совсем.

Дик. А Вандеккер действительно ждал тебя на аэродроме?

Он. Да.

Дик. Почему?

Он. Потому что…

Он отходит от них, идет в другой угол сцены. Там сидит Вандеккер.

Вандеккер. Нет, нет, это не однофамилец! Это именно наш Шрейбер, тот самый, который тогда предупредил, что комендант решил расстрелять всех нас в последнюю ночь. Помните?

Он. Еще бы! Но когда я прочел о процессе в газетах, я даже не подумал, что это тот самый Шрейбер. Унтер-офицер, ставший пастором! Мне не пришло в голову.

Вандеккер. Когда бог помогает человеку совершить доброе дело в такую минуту, как та, – человек навсегда обращается к богу. Что же странного в этом? Да, Шрейбер стал пастором. И сделал с тех пор еще немало добрых дел. И за призыв уничтожить орудия смерти его теперь судят в той самой Германии, где мы не перешли в иной мир лишь потому, что Шрейбер обратил свои мысли к богу. Протест, который я привез, уже подписало гораздо больше людей, чем я надеялся…

Он. А вы знаете, как у нас смотрят на это? Мне до сих пор еще не простили, что я когда-то подписал Стокгольмское воззвание.

Вандеккер. Да. Я знаю – вы многим рискуете. И все-таки.

Вандеккер лезет в карман сюртука, очевидно, готовый вытащить бумагу, которую надо подписать.

Он(вдруг). Подождите! В конце концов, еще одна подпись ничего не прибавит. Я сделаю другое. И, поверьте, это будет важней для него…

Вандеккер. Что вы сделаете?

Он. Я напишу для ваших голландских газет статью о Шрейбере. А вы, если удастся, напечатаете ее и в Германии. Я просто расскажу в ней, как он спас нас в ту ночь. И именно этого человека привлекают теперь к суду! Такая статья может произвести даже больше впечатления, чем мы с вами думаем!

Вандеккер. Да, разумеется, она произведет впечатление. Конечно. Еще бы. Это будет превосходно! Но когда вы это сделаете? Я улетаю завтра утром.

Он. Каким самолетом?

Вандеккер. В девять двадцать пять.

Он. Я приду на аэродром. За полчаса, даже за час. Я сейчас же сяду за эту работу…

Дик. Остановись.

Он останавливается.

Мы слышали, что ты сказал ему. Но что ты думал в те минуты? Мы хотим знать: что ты думал?

Он остается в той позе, в которой был, когда Дик остановил Его. Тишина, и в ней начинает звучать Его голос.

Его голос. Почему я не уехал в прошлую пятницу, как предлагала Бэтси! Он бы не нашел меня! Да, боюсь. Потому что знаю, чем это кончится. Что они там понимают, в Европе?.. Ни черта они не понимают. Конечно, если б не Шрейбер, мы все пропали бы тогда… Надо что-то сделать! А что? Все равно, ставь хоть тысячу подписей, – там, в Германии, не отступят! Шрейбер будет сидеть, а я не соберу костей. Но как объяснить ему это?.. Вот он уже полез в сюртук… И я не посмею сказать ему, что не подпишу! Сейчас он вынет свою бумагу, и я подпишу ее! Подпишу. А? Сейчас… Статью!.. Да, статью! Про Шрейбера! Он же не будет сидеть и ждать. А завтра он уже улетит. Привезу на аэродром. Скажу, что напишу и привезу! А потом дам телеграмму, что опоздал. Вышлю почтой… Бывает же, что письма не доходят… Пусть только не смотрит на меня сейчас. Пусть уйдет. Уйдет и думает, что я напишу. Какая мерзость! Жить не хочется! А что делать?

Его голос замолкает.

Штурман. А вы, Вандеккер, ходили по аэродрому и до последней минуты ждали, когда он привезет вам свою статью! Ах, Вандеккер, Вандеккер! Когда мы с вами сидели в лагере, вы были старше всех нас, и мне тогда казалось, что вы мудрее всех нас!

Вандеккер. Я просто не отвык верить в людей.

Второй пилот. Но вы слышали, о чем он думал, когда вы уходили от него обнадеженным?

Вандеккер. Да.

Второй пилот. И все-таки верите в людей?

Вандеккер. Да.