Том 3. Волшебная страна

Впрочем, есть исключение. Михаил Успенский создал сериал романов об удалом князе Жихаре. В романах Успенского видны и знание славянской мифологии, и уверенная ироничная манера письма, и стремление в озорной, юмористической форме поговорить о «вечных вопросах». Так, например, в большой повести «Кого за смертью посылать» за частоколом из шуток и сатирических «трюков» спрятана исключительно серьезная тема: что несет людям бессмертие, каковы его этические издержки, а главное, как солоно придется тому, кто вынет из человеческих рук эту игрушку противопехотного действия…

В конце 90-х гг. бурно развивалось направление романтической фэнтези. Главная ее черта — использование экзотической эстетики для строительства романтического пространства, причем чаще всего это эстетика европейского Средневековья (в рамках XII — первой половины XVI столетий). Иногда подобное романтическое пространство «вшивается» в нашу историческую реальность, но чаще вся Европа переходит в параллельную вселенную, становится Европой-2. Во всех случаях оно пребывает вне или почти вне кельтской традиции, столь характерной для иных видов фэнтези. Романтическое пространство прочно связано с историческими романами Вальтера Скотта, Александра Дюма, Артура Конан Дойла, Сигрид Унсет и т. д. Более прочно, чем с действительной историей. Это мир меча, таверны, дворцовой интриги, пергаментных грамот, брабантских кружев, лангедокских менестрелей, лесных дорог, рыцарских замков и роскошных костюмов. По удачному выражению из одной недавней статьи о российской фэнтези, важная составляющая этого жанра — «…любовная линия и иные варианты межчеловеческих взаимоотношений… здесь сталкиваются не носители концепций, а просто люди с их желаниями, страхами и слабостями[26]».

Прежде всех прочих Елена Хаецкая в романе «Мракобес» (1997) «опробовала» романтическое пространство Германии-2 первой половины XVI в. Ее романтика — сгусток страстей человеческих. Хаецкая в наименьшей степени стремится подарить читателю наслаждение от антуража, для нее точность психологического портретирования и «диалектика веры» бесконечно важнее.

А вот в романах Натальи Резановой «Золотая голова» (1999) и «Я стану Алиеной» (1999) романтическое пространство (суровая Северная Европа-2, XIV–XV вв.) фактически обретает самостоятельную ценность наравне с психологическими и философскими планами. Роскошное, выписанное в деталях романтическое пространство приблизительно XV–XVI столетий предложила читателям Наталья Ипатова в дилогии «Король-Беда и Красная Ведьма» — «Король забавляется» (2002). Рыцарско-дворцовая Европа-2 примерно XIV–XVI вв. — сцена для действия романа Ольги Елисеевой «Хельви — королева Монсальвата» (2001). Бургундия XV в., слегка подкрашенная в сторону концентрации благородства и витальной силы, сыграла роль подмостков для дилогии Александра Зорича[27] (2001). Дальше всех от реалий действительного европейского Средневековья отошла Полина Копылова. В ее романе «Летописи святых земель» (1998) невозможно отыскать географические и этнографические признаки Испании, Германии или, скажем, Франции. Булыжные мостовые, придворные наряды, пыточные застенки, дворянские титулы — все это изящная стилизация, наподобие королевства Арканарского. Основа сюжета — борьба между двумя расами: людей и не совсем. «Не совсем» означает нечто посередине между людьми и эльфами. Из-за этого Европа-2 несколько толкинизируется. Более поздняя повесть Копыловой «Virago» (2001) ближе к общему вектору: действие происходит в Испании конца XV в.; романтическая сказка о счастливой любви (с минимальным элементом фантастического) только выиграла от зарисовок быта, костюмов, нравов.

Впрочем, материалом для организации романтического пространства не обязательно должна быть европейская история и европейская литературная традиция. Так, Элеонора Раткевич, автор трилогии о деревянном мече и воине-маге Кенете, использовала для этой цели обобщенно-восточные мотивы, более же всего — японские. Марианна Алферова выпустила в 2000 г. трилогию, посвященную квазиримской империи, т. е. некоему аналогу позднеантичного мира. Наталия Мазова поместила романтическое пространство в некое подобие Прибалтики, вполне современной в бытовом отношении, но вынесенной в параллельное пространство (повесть «Золотая герань», 2001).

Какие-то жанры фэнтези в России более любимы публикой, какие-то менее… В числе явных «фаворитов» — историко-мифологическая фэнтези. Она очень близка по «строительному материалу» к романтической фэнтези. Разница невелика. Если романтическая фэнтези опирается больше всего на литературную традицию плаща и шпаги или, если угодно, кимоно и катаны, то ее ближайшая соседка использует действительную историю или мифы, созданные когда-то древними народами Земли. И пишут ее нередко профессиональные историки.