Том 3. Зеленый вертоград. Птицы в воздухе. Хоровод времен. Белый зодчий

Вечерний зов к душе. В безвестное Туда.

Но подожду еще, к земной прикован глыбе.

ВЕНЕЦ

Глубокий пруд. Отлоги берега.

С вечерним ветром трепет влаги дружен.

Звезда, качаясь, нижет жемчуга.

Одна, и две, и пять, и семь жемчужин.

Тем ожерельем ум обезоружен.

И хочется, жемчужный свет дробя,

Рассыпать весь лучистый час забвенья

На зыбкие созвенные мгновенья,

Тем ожерельем увенчав тебя.

ЗА ВЗГЛЯД

Я полюбил тебя за взгляд

Звездообразной незабудки,

За радость нежную минутки

Вдвоем, — о чем не говорят.

В одних цветах есть пряный яд,

В других есть запах слабый, тонкий, —

Так в плаче флейты нежнозвонкой

Чуть внятно звезды говорят.

И в стон свирели входят звоны

Лесных вершин во мгле ночной,

Родная даль, холмы, уклоны,

И малый цветик вырезной

Чад ручейковою волной.

В САДАХ

Бегала белочка. Белые голуби

Нежно ворковали.

Ты улыбалась мне. Снежные голуби

Крыльями свет нам свевали.

Хвост пушистый распустивши,

Белочка скакнула.

«Можно ль жить не полюбивши?»

Ты, блеснув, шепнула.

«Здесь в садах, в веках далеких,

Были мы когда-то: —

В этих снах голубооких

Я узнала брата.

Мой дружочек, женишочек,

Я с тобой венчаюсь: —

Я с тобою, голубочек,

Горлицей встречаюсь».

Бегала белочка. Дерево мерила,

В ропотах зеленого гула.

В жизнь бесконечную счастие верило.

В Вечность любовь заглянула.

ЕСЛИ Б!

Если б бабочкой ночной

Я в твой терем залетела,

Был бы счастлив ты со мной,

И во сне горело б тело,

Принимая в сонный строй

Трепет жизни огневой.

Если б знойною, звеня,

Залетела я цикадой,

Ты услышал бы меня,

Ты во сне шепнул бы: «Падай!

И прильни. И вплоть до дня

Мучь касанием огня!»

ЯЗЫК ЛЮБВИ

Язык любви есть листья, шорох листьев.

Вся шелестящая, сквозящая листва.

Как свет свевается с дрожащих спящих листьев,

Как извивается и зыбится трава!

От листьев к листьям — ласка, вспышки,

всплески,

Лист ластится к листу и застит взгляд.

Смотри, смотри, как любятся березки,

Расслышь, расслышь, как листья шелестят!

КАК ЛИСТЬЯ

Журчали флейты. Рыдали скрипки.

И глухо пела виолончель.

Душа не видит своей ошибки,

Когда в ней чувства взметут метель.

Я видел пары. Кружились мерно.

И возвращались в свои круги.

«— Меня ты любишь? И это верно?»

«— Тебя люблю я». — «О, не солги».

Уста шептали слова печали.

Им отвечали слова огня.

«— Мы долго ждали». — «Мы так устали»..

«— А ты откуда?» — «Из светлой дали».

«— Ты мне желанен». — «Целуй меня».

И целовались. И забывались.

Как листья в ветре, в лучах Луны.

Как змеи, звуки, блестя, свивались.

Я знаю правду! Я видел сны!

ОСТРОВ ЧЕТВЕРГА

Свежий день с зарею новой,

Светлый остров Четверга.

Здравствуй, остров Четверговый,

Вырезные берега.

Мы проплыли, и приплыли

В островной морской венец.

Ты ли знак давнишней были?

Я с тобою наконец.

Потонувшие вершины

Выдвигаются над дном.

Меж красивых ты — единый,

И лагунный цвет кругом.

Еле зримое растенье

Синий цветик на земле.

И селенье как виденье

Там далеко, там во мгле.

Дым ползет по красной крыше,

Легкий стелется туман.

А над Морем выше-выше

Возлетает пеликан.

Он седой как привиденье,

Но скользит к иному взгляд: —

Ожерельное сплетенье,

Гуси дикие летят.

Точно это Север милый,

Точно это журавли.

Сколько жизни! Сколько силы!

Тот, кто жив — свой миг продли!

ЧЕРНЫЙ ЛЕБЕДЬ

Австралийский черный лебедь на волне

Словно в сказке на картинке виден мне.

Настоящий, проплывает предо мной,

Весь змеиный, весь узорный, вырезной.

И воистину влечет мечту в игру

Настоящими прыжками кенгуру.

И в хранимом зачарованном прудке

Светят лотосы во влажном цветнике.

Голубеет эвкалипта стройный ствол,

Куст невиданной акации расцвел.

Как колибри, медосос припал к цветку,

Птица-флейта засвирелила тоску.

И хохочут зимородки по ветвям,

Словно в сказке, что сказали в детстве нам.

Только это все лишь малый уголок,

Громче пенья птиц на фабрике гудок.

Нет Австралии тех детских наших дней,

Вся сгорела между дымов и огней.

Рельсы врезались во взмахи желтых гор,

Скован, сцеплен, весь расчисленный, простор.

Там, где Черные слагали стройный пляс,

Одинокий белоликий волопас.

Там, где быстрая играла кенгуру,

Овцы, овцы, поутру и ввечеру.

Миллионная толпа их здесь прошла,

В холодильники замкнуты их тела.

Замороженные трупы увезут,

Овцы новые пасутся там и тут.

И от города до города всегда

Воют, копоть рассевая, поезда.

И от улицы до улицы свисток,

Вся и музыка у Белого — гудок.

Сами выбрали такой себе удел,

Что их белый лик так грязно посерел.

Обездолили весь край своей гурьбой.

Черный лебедь, песнь прощальную пропой.

СРЕДИ МАГНОЛИЙ

Среди пышноцветных магнолий,

К аллее могучих смоковниц,

К лужайке, где ствол баобаба,

Я вышел под Новой Луной.

А грезы о счастьи и воле,

Как рой наклоненных любовниц,

Сияют и нежно и слабо,

Дрожат и плывут пеленой.

Но вот, как в мерцании слезок,

Я вышел мечтою к овражку,

И это величие тает,

И детский мне грезится день.

Хочу я родимых березок,

Влюблен в полевую ромашку,

И клевер в душе расцветает,

И в сердце звездится сирень.

ТИШЬ

Вот она, неоглядная тишь Океана, который зовется

Великим, —

И который Моаной зовут в Гавайики, в стране Маори.

Человек островов, что вулканами встали, виденьем возник

смуглоликим,

И кораллы ростут, и над синей волной — без числа

острова-алтари.

РАДУГИ

Много радуг семицветных

В Тихом океане.

Много в сердце слов ответных,

Светлых звезд в тумане.