Том 30. Письма 1855-1870

…Я огорчен тем, что произошло в Гайд-парке [43], но это лишь иллюстрация к тому, о чем я пытался рассказать Вам в связи с предстоящим нам сегодня вечером заседанием, — я имею в виду поразительное неведение людей, пишущих законы, о существовании силы, которая готова в любой момент вломиться к нам, если мы не перестанем выказывать ей свое презрение. После того как лорд Роберт Гровенор [44] внес этот билль, я спрашивал всех знакомых мне членов парламента: «Как можете вы быть столь безрассудными, чтобы позволить протащить его? Ведь если этот билль будет принят, в стране не найдется силы, способной провести его в жизнь; люди приходят в ярость всякий раз, когда им докучают этим; уже последний воскресный билль потребовал у них немало жертв и жестоких лишений, чего вы не поняли или не пожелали понять; упорство, с которым вы толкаете людей на смуту и мятеж, поистине поразительно». Иные не понимают, как это может быть, многим ни до чего нет дела, и тут приходит возмездие, — люди, голос которых до этих пор никто не хотел слушать, поднимают восстание — и с делом покончено во мгновение ока.

Если лорд Роберт Гровенор оказался таким невеждой, что, побуждаемый какими-то безумцами, внес этот билль, он просто-напросто последний из людей, которым можно поручить представлять Мидлсекс, и я надеюсь, что впредь ему этого не поручат…

20 У. Ч. МАКРИДИ [45]

Тэвисток-хаус,

суббота, 30 июня 1855 г.

Дорогой Макриди,

Весь день просидел за письменным столом и пишу Вам всего несколько слов, чтобы успеть с этой почтой ответить на Ваше восторженное, искреннее и юное — о, какое юное! в самом прекрасном значении этого слова — письмо.

Говоря по правде, я был уверен, что Вы напишете мне. Я знал, что если есть на свете человек, готовый отнестись с интересом и одобрением к тому, что я высказал все, накипевшее у меня на душе, то человек этот — Вы. Я был так же уверен в Вас, как в том, что сегодня взойдет солнце.

Дело это связано со множеством трудностей; общество остро нуждается в дельных людях, а вся фаланга защитников дурного и продажного управления сопротивляется не на жизнь, а на смерть. Но перед нами стоит величайшая, насущнейшая, важнейшая задача — разбудить народ, вселить в него энергию и бдительность, решительно перенести войну прямо в ставку таких существ, как, скажем, лорд Пальмерстон, оповестив их об этом таким благовестом, что в их душе (или в том, что заменяет им душу) не останется ни малейших сомнений относительно того, что времена надменных денди безвозвратно миновали. Возможно, мы должны будем заняться законом о майорате [46] (который не вызывает у меня ни малейшего сочувствия) или какими-нибудь еще более важными проблемами, но то, о чем я пишу, должно быть сделано прежде всего, и пока оно не будет сделано, мы ни на что не можем надеяться. Памятуя об этом, а также стремясь ободрить и привлечь к нам робких духом, я отправился на днях в Друри-Лейн и очень сожалею, что Вы не сопровождали меня и не смогли видеть и слышать того, что там происходило.

Заполучить Ваше имя и дар — большая честь для Общества. Когда за несколько минут до начала заседания мы сидели на сцене, я сказал, обращаясь к председателю Общества мистеру Морли (он очень славный и искренний малый): «Все это так напоминает мне об одном из моих самых любимых друзей и наполняет меня такой удивительной печалью, что я сам не могу понять, кажется ли мне это место чужим или близким». Он сразу же очень заинтересовался Вами, и мы говорили о Вас до той самой минуты, пока он не встал, чтобы объявить собрание открытым.

Мою речь хотят издать брошюрой и разослать по всей Англии [47]. Поэтому вчера вечером мне пришлось ее править. Мы все здоровы. Чарли сейчас в Сити; все мальчики проводят праздники дома; сюда же торжественно доставлены три приза (один с булонских вод и один из Уимблдона); я то погружаюсь, как водолаз, в работу над новой книгой, то, подобно играющему в чехарду, перескакиваю к «Домашнему чтению». Энн [48] выходит замуж — это единственная дурная новость.

Всегда неизменно расположенный к Вам и любящий Вас, дорогой мой Макриди,

Ваш преданный друг.

21 ДЖОНУ ЛИЧУ [49]

Тэвисток-хаус,

4 июля 1855 г.

Мой дорогой Лич,

Вчера я видел Эгга [50], и он передал мне Ваш рассказ относительно полиции в Гайд-паркс. Поверьте мне, что я не могу — решительно не могу почувствовать себя спокойным до тех пор, пока не выражу Вам свою настоятельнейшую просьбу сегодня же написать в «Таймс», указав свое имя и адрес и сообщив, без всяких прикрас, о том, что Вам довелось видеть. Это то, что Вы обязаны сделать как общественный деятель и известный человек.

Преданный Вам.

22 У. Г. УИЛСУ

Тэвисток-хаус,

четверг, 12 июли 1855 г.

Мой дорогой Уилс,

Нет никакого сомнения в том, что «История жены» [51] принадлежит перу весьма талантливой женщины. Не сомневаюсь, что из этой особы, кем бы она ни была сейчас, со временем получится крупный писатель.