Том 30. Письма 1855-1870

Коль скоро я уже прочел в Бирмингеме две свои рождественские повести, я предпочел бы выбраться из этих теснин и выйти в открытое море какой-нибудь из моих больших книг. Я внимательно просмотрел «Копперфилда» (которого люблю больше всех своих книг), имея в виду подготовить для чтения рассказ, который назывался бы, скажем, «Хозяйство молодоженов и крошка Эмили». Но здесь остается еще одна огромная трудность. Дело в том, что в самой книге, стоившей мне неимоверных трудов, все события так переплелись между собой и так тесно слиты воедино, что я никак не могу выделить какие-нибудь из них из общего повествования и рассказать в течение положенного времени о том, как Пеготти искал свою племянницу, или же историю жизни Дэвида с Дорой. Если бы мне удалось этого добиться, получился бы чудесный рассказ, весьма увлекательный и вполне законченный.

Вот как обстоят дела. Не стыжусь признаться, что я и сейчас не могу без волнения взять в руки эту книгу (так велика была ее власть надо мной в ту пору, когда я писал ее) и что стоит мне только подступиться к ней, как я начинаю читать все подряд и при этом чувствую, что не смогу изменить в ней ни слова. Я не забыл о соглашении, которое мы заключили, прощаясь, и искал вдохновения, уставившись на корешки моих книг. Этот проект — единственный, к которому я постоянно возвращаюсь, и все же — ни малейшего успеха!

Преданный Вам.

3 ЧАРЛЬЗУ НАЙТУ [8]

Тэвисток-хаус,

30 января 1855 г.

Мой дорогой Найт,

Вы, разумеется, можете не опасаться того, что я сочту Вас бессердечным. Однако то, что Вы написали, настолько нелепо, что я чувствую, как возмущение Вами заполнило меня уже более чем на три четверти.

Моя сатира направлена против тех, кто не видит ничего, кроме цифр и средних чисел, против тех, кто олицетворяет собой величайший и злейший порок наших дней, против людей, чья деятельность еще долгие годы будет наносить гораздо больший ущерб тому полезному и бесспорному, что есть в политической экономии, чем мог бы нанести я (если бы у меня было такое намерение) в течение всей своей жизни; против тех безмозглых идиотов, которые, ухватившись за среднюю температуру Крыма в течение двенадцати месяцев, готовы считать ее основанием для того, чтобы одевать солдат в одни нанковые мундиры в такую морозную ночь, когда и в меховой одежде недолго замерзнуть до смерти; против тех, кто берется утешать рабочего, вынужденного ежедневно вышагивать по двенадцати миль с работы и на работу, сообщая ему, что среднее расстояние между двумя населенными пунктами по всей Англии не превышает четырех миль. Ба! Да какое же отношение имеете Вы ко всей этой чепухе?

Когда я прочту эту книгу, я поставлю ее на отдельную полку, рядом с «Однажды». Я зарыл бы свою трубку мира и послал Вам этот воинственный клич тремя-четырьмя днями раньше, если бы не читал в это время в Брэдфорде для небольшой аудитории в три с половиной тысячи слушателей.

Искренне Ваш.

4 ЛИ ХАНТУ [9]

Тэвисток-хаус,

среда вечером, 31 января 1855 г.

Мой дорогой Хант,

Не могу допустить, чтобы прошел еще один месяц, а я по-прежнему так и не написал Вам хоть несколько строк. Я давно уже собирался заглянуть к вам на чашку чая, так как считал, что это было бы единственным достойным ответом на ваше письмецо. Но все это время меня так бросало из стороны в сторону, я был так измучен всеми этими разъездами, вечной спешкой и неотложными делами, что вся моя жизнь превратилась в сущий водоворот.

На рождество я всегда стремлюсь сделать то немногое, что в моих силах, чтобы поддержать некоторые полезные воспитательные начинания, устраиваемые для жителей больших городов. Выполняя обещания, данные еще осенью, я побывал за то время, что мы с Вами не виделись, в Беркшире, Дорсетшире и Йоркшире. В промежутках между этими поездками я урывками виделся с детьми, которые все до одного съехались домой на праздники, водил их в «пантомиму» и ставил нашу традиционную новогоднюю пьесу-сказку, в которой «были заняты» мы все, включая малютку. Немало времени потребовал от меня мой старший сын, он только что вернулся из Германии, и мне надлежит ограждать его от демона праздности и следить за его первыми шагами на деловом поприще. Для моего второго сына (мы прочим ему карьеру в Индии) мне пришлось искать нового наставника. Он покинул отчий дом лишь сегодня и увез с собой сливовый пирог, коробку мармелада, такое же количество джема, двенадцать апельсинов, пять шиллингов и целый бочонок слез. Из-за инфлюэнцы я никуда не выхожу из дому, а на той неделе собираюсь в Париж. Я уже не говорю о таких пустяках, как этот гигантский волчок, именуемый «Домашнее чтение», который неустанно совершает свой еженедельный оборот и при этом жужжит: «Не забудь обо мне»; или о комитете, где мы с Форстером [10] занимаемся довольно важными для литераторов делами [11], и ограничусь заверением, что все это время я был очень занят.