Том 30. Письма 1855-1870

Моя мать решительно возражает против того, чтобы ее считали старухой, и на рождестве неизменно появляется у меня в легкомысленной девичьей шляпке; чтобы надеть ее, требуется масса времени и сил. Видно, самой судьбой решено, чтобы я никогда не встречался с Вашим отцом, когда он бывает в наших местах. Дэвид Ллойд, этот отъявленный мошенник, нисколько не изменился, в чем я имел сличай убедиться, столкнувшись с ним в лондонской таверне примерно в году 1770-м, когда я встретил Вас с сестрой и Вашей бедной матушкой на Корнхилле — Вы шли все трое к Сент-Мэри-Экс заказывать некие таинственные платья, как потом оказалось, подвенечные. Это было в те далекие времена, когда дамы носили круглые зеленые ротонды, шерстяные, если я не ошибаюсь. Со свойственной мне галантностью я проводил вас до самых дверей вашей портнихи, когда Ваша матушка, охваченная внезапным страхом (клянусь честью, без малейших оснований), что я намерен последовать за Вами, сказала, подчеркивая каждое слово: «А теперь, мистер Дикин (иначе она меня не называла), разрешите с Вами распрощаться».

Упомянув выше о Париже, я вспомнил, что вся моя жизнь была разбита и все мои надежды разрушены, когда ангела моей души отправили в Париж для завершения образования. Если я могу быть там чем-нибудь полезен Вам или если я могу привезти оттуда какие-нибудь безделушки Вашим милым девочкам (право, мне все еще кажется, что они плод Вашей фантазии), то прошу Вас, располагайте мной. В Париже я остановлюсь в отеле «Мерис» и запрусь в своем номере, — единственное, что может оградить меня от нашествия моих земляков и американцев! — но я с величайшей готовностью выполню любое Ваше поручение.

Моя дорогая миссис Винтер, к радостному волнению, вызванному Вашим письмом, примешивается и некоторая доля грусти. В этом огромном мире, где мы с Вами живем и где многие из нас так странно теряют друг друга, нельзя без душевного трепета услышать голос из далекого прошлого. Вы так неразрывно связаны с тем временем, когда те свойства моей натуры, которые впоследствии сослужили мне такую службу, только-только зарождались во мне, что я не в силах закончить это послание легкомысленной нотой. Ваше письмо затронуло во мне такую сторону, или, лучше сказать, такую струну, которую был бы не способен затронуть никто на свете, кроме Вас. Надеюсь, мистер Винтер не посетует на меня за эти слова.

Ваш преданный друг.

8 МИССИС БИДНЕЛЛ-ВИНТЕР

Отель «Мерис», Париж,

четверг, 15 февраля 1855 г.

Я обмакнул перо, но не сразу решился написать Вашу девичью фамилию.

Северная железная дорога на всем протяжении занесена глубоким снегом. Почта задерживается, и Ваше милое письмо пришло только сегодня утром. Я тороплюсь ответить, чтобы отправить мое послание к Вам с обратной почтой, и мне чудится, что вот-вот раздастся стук и войдет, как когда-то на Финсбери-плейс, Ваша Сара с корзинкой в руке и, подарив меня добрым, сочувственным взглядом, унесет мое письмо и оставит меня, как всегда, подавленным и угнетенным.

С болью в сердце я читал эти строки, написанные таким знакомым, ничуть не изменившимся почерком, и в то же время меня так обрадовало Ваше поручение и сознание того, что я все еще занимаю какое-то место в Ваших воспоминаниях. Это наполнило гордостью мое сердце и пробудило в нем мечты далекой юности. Излишне говорить, что я выполню Вашу просьбу с такой же тщательностью и с таким же рвением, с каким когда-то доставал для Вас крошечные перчатки (помнится мне, синие). Интересно,(были ли синие перчатки в моде тогда, когда мне исполнилось девятнадцать лет, или их носили только Вы?

Мне очень, очень жаль, что Вы не отнеслись ко мне с достаточным доверием и не написали мне еще до рождения Вашей первой дочери, но теперь Вы лучше узнали меня, и я надеюсь, придет время и Вы скажете ей, чтобы она передала своим детям, когда они подрастут, что в дни моей юности я любил ее мать самой глубокой и преданной любовью.