Том 4

Продолжая смотреть в окно и уже не видя заиндевелых деревьев, а видя перед собой одного только Румянцева, Рогов думал о том, как и от каких именно недостатков следует избавиться в первую очередь, а от каких во вторую. «Ну, во-первых, следует приняться за чтение художественной и политической литературы, — размышлял он. — Тут у меня долгов накопилось немало. Газеты читал, просматривал, а новые книги давненько не брал в руки. Всякий раз ссылался на отсутствие свободного времени. Теперь же надо найти время, и я приказываю себе: «Женя, каждый день не только читай книги, особенно новинки, но и все прочитанное кратко, для памяти конспектируй…» Во-вторых, и это чрезвычайно важно, надо решительно прекратить всякие мужские вольности. Но почему же я, подумав об этом, покраснел? Мне стало неприятно и стыдно. Собираясь в Степновск для встречи с Румянцевым, я вспомнил о женщине, которую давно надо забыть. «Все, Евгений! Довольно, хватит! — твердо сказал он себе. — Повольничал — и конец! Сегодня, так уж и быть, загляни к своей Марии последний раз, загляни лишь для того, чтобы сказать ей о своем решении прекратить эту связь». В-третьих, меня уже давно огорчает, что мое тело заметно обросло жирком. И раньше, бывало, в ванне или купаясь в море, я похлопывал себя по располневшим бокам и со смехом говорил: «Рано, рано, Евгений, тяжелеешь, рано отращиваешь брюшко…» Тогда я просто смеялся, теперь же, особенно после звонка Румянцева, мне захотелось быть стройным, подтянутым и физически сильным. «Что тут для тебя, Евгений, главное? — спросил Рогов, чувствуя голым телом приятный холодок зимнего утра. — Главное — ежедневные физические упражнения, и твоя полнота исчезнет. Не утренняя физзарядка, нет, а именно упражнения по всем спортивным правилам. А еще главнее — решительное отлучение себя от рюмки водки, от обильных обедов у председателей колхозов и особенно от поездок в Домики рыбаков. А теперь, в твоем новом положении, от приглашений на такие обеды не будет отбоя. Известно же, что дружеские обеды с выпивкой к добру не приводят, а особенно когда тебя угощает такой хлебосол, как Илья Васильевич Логутенков. Бойся Логутенковых, Евгений! И скажи сам себе решительно и твердо: твоему душевному либерализму, Евгений, пришел конец!»

Под кроватью Рогов отыскал гантели, потемневшие, с налетом ржавчины, и начал ими размахивать. Никогда еще они не казались ему такими легкими. Затем он взял за ножку стул и одной вытянутой рукой поднял его перед собой. Когда вошла жена, Рогов лежал на коврике, багровый, вспотевший, и старательно делал ногами «ножницы».

— Женя! Что это ты? — удивилась жена.

— Начинаю, Галя, новую жизнь!

— Это еще что такое? Какую новую жизнь?

— А ту, ради которой еду к Румянцеву!

— Весь мокрый! Окно открыл, еще простудишься.

— Ничего со мной не случится. — Рогов быстро поднялся и, прижимая гантели к груди, побежал по комнате. — Приму холодный душ, и порядок!

После купания, гладко выбритый и надушенный, в чистой, наглаженной рубашке, Рогов, подрагивая икрами, энергичной походкой прошел в комнату, где для него уже был приготовлен завтрак. Направляясь к столу, он задержался перед зеркалом. Посмотрел на свое красивое голубоглазое лицо, лениво пригладил ладонью влажные, льняного оттенка волосы; выпрямился, любуясь собой. Теща наливала чай и поглядывала на Рогова ласково, с той доброй лукавой улыбкой, с какой тещи обычно смотрят на любимого зятя. Она знала о причине вызова Рогова к Румянцеву и радовалась этому.

После завтрака, оставшись вдвоем с женой, Рогов сказал, что поедет в Степновск не завтра, как предполагал, а сегодня на ночь.

— Ночью передумал? — спросила жена.

— Утром. Пойми, Галя, в степи гололед. Могу опоздать, а я не хочу рисковать. Ты же знаешь, опаздывать не в моем характере.

Лицо жены побледнело, и она, гневно глядя на мужа, сказала:

— Ври больше! Я-то знаю, не к Румянцеву боишься опоздать, а к своей вертихвостке!

— Ну зачем же опять об этом, Галя? Я сам себя осудил, и с тем, что было, все кончено. Я же сказал: с сегодняшнего дня начинаю новую жизнь. Пойми, Галя, мне теперь…

— Что теперь? Святым стал? Значит, раньше мог, а теперь… — Слезы катились по щекам, говорить ей было трудно. — Начинаешь новую жизнь? Переродился? Да кто этому поверит!

— Нельзя ли без сцен и без крика?

Вошла теща и сказала:

— Женечка, сколько класть рубашек? Смотри к Румянцеву не ходи без галстука. Я положу белую нейлоновую и голубой галстук. Как раз под цвет твоих глаз… Да что вы такие пасмурные? Галя, что случилось?

— Все то же, мамо…

И Галина ушла. Подбежал проститься с отцом четырехлетний Александр, которого в семье звали Аликом. Рогов усадил сына на колени. Мальчуган обнял отца. Рогов поцеловал сына и сказал:

— Ну, Алик, мне пора. — И обратился к теще: — Ольга Петровна, возьмите внука.

В прихожей надел пальто с широким бобровым воротником, пушистую пыжиковую шапку. Постоял, подумал. Затем вернулся к жене, обнял ее и сказал: