— Брось дурить, товарищ Сухомлинов!
— Я не дурю, а констатирую весьма печальный факт.
— Нам надо серьезно поговорить.
— О чем? — Сухомлинов отошел от окна. — Не о чем нам говорить.
— Я еду к Румянцеву.
— А я — то тут при чем? Тебе известно, что у Румянцева лежит мое заявление. В райкоме я не останусь, а тем более теперь…
— Позволительно спросить, что сие значит: «тем более теперь»?
— Откровенно?
— Я люблю откровенность.
— Это значит, Рогов, что я терпеть не могу карьеристов!
— А я не могу терпеть старых бездельников и грубиянов!
— Вот мы и квиты!
— Но я вынужден был пригласить тебя, — твердо сказал Рогов. — Да, именно тебя, потому что мне необходимо знать: все ли у нас готово к конференции? Я обязан буду доложить Ивану Павловичу.
— Можешь докладывать: все готово.
— Мне нужны не слова, а документы.
— Они у Митрохина. — Сухомлинов направился к выходу и в дверях встретился с Митрохиным. — Вот у него есть все, что тебе нужно.
И ушел.
Глава 3
— Я вас приветствую, Евгений Николаевич! — сказал Митрохин.
— Привет, Василий Иванович! — ответил Рогов. — Как идет жизнь?
— Благодарю, прекрасно!
Митрохин был коренаст, широкоплеч, темный костюм в обтяжку облегал его плотную фигуру. Глубокие залысины на крупной голове делали его похожим если не на доктора наук, то уж на кандидата наверняка. Казалось, Митрохин никогда не расставался ни с черными, до локтей, нарукавниками, ни со своей изрядно потертой кожаной папкой. Это была папка-работяга, набитая деловыми бумагами и справками, пригодными, как говорится, на все случаи жизни. Разбуди Митрохина среди ночи и так, ради любопытства, скажи, что тебе требуется знать то-то и то-то, и он, натянув нарукавники, пороется в своей папке и извлечет из нее именно тот документ, который нужен.
Митрохина нисколько не смутило и не удивило, что: этим ранним утром его пригласил Рогов, а не Сухомлинов. Для него важным и существенным было лишь одно: он приглашен, и приглашен для того, чтобы дать нужные сведения. И когда Рогов крепко, по-мужски пожал ему руку, показывая этим пожатием, что он рад видеть заведующего орготделом все таким же деловым и подтянутым, Митрохин слегка наклонил свою крупную голову и чуть заметно согнул обтянутую пиджаком широкую спину. Рогов сказал, что едет к Румянцеву по специальному приглашению, что ему нужны данные о подготовке конференции. Тут же твердым голосом, как это он всегда делал, когда хотел показать свою солидность, заметил, что если еще имеются какие-то недоделки, то через два дня, к его возвращению, эти недоделки необходимо устранить.
— Так как, Василий Иванович, есть у нас какие-то мелкие недоделки?
— Да как сказать? — Митрохин хотел улыбнуться, но, увидев строгий взгляд Рогова, остался серьезным. — Ведь как смотреть на вопрос? Если смотреть на него с одной стороны, то, возможно, кое-какие недоделки и есть, а если смотреть на то же самое с другой стороны, то ничего такого и нет, потому что за текущие два дня мелочи утрясутся. Так что Ивану Павловичу лучше всего доложить…
— Как и что доложить, я знаю. — Рогов лениво прохаживался по кабинету и не говорил, а приказывал: — Что нужно? Запиши, Василий Иванович, что нужно. Во-первых, регламент. Когда, в котором часу конференция откроется и когда, день и час, она закроется. Сколько времени потребуется для отчетного доклада и для доклада ревизионной комиссии и сколько минут дадим в прениях. Когда, через сколько часов, делать короткие перерывы, а через сколько часов перерывы длинные — на обед. — Рогов дружески положил руку на крепкое плечо Митрохина. — Во-вторых, Василий Иванович, к моему возвращению набросай предварительный список членов президиума конференции.
Митрохин умело раскрыл папку, вынул из нее чистый лист бумаги и, не присаживаясь к столу, что-то записал, внимательно глядя на Рогова и чувствуя приятное прикосновение его ладони.
— Евгений Николаевич, как считаете, это надобно сделать по опыту прошлых лет или с учетом изменений? — живо спросил Митрохин. — Какое будет на сей счет указание?
— Лучше по опыту прошлых лет и, разумеется, с учетом, — ответил Рогов, снова зашагав по кабинету. — Надо подумать о том, чтобы в президиуме было поменьше начальства и побольше коммунистов от земли, от производства.
— Понимаю.
— В числе избранных делегатов есть доярки?
— К сожалению, Евгений Николаевич, как на беду, ни одной.
— Как же это так? Почему среди делегатов нет доярок?
— Так ведь голосование-то тайное. Мы тут ни при чем.
— Вот это, Василий Иванович, и плохо, что мы тут ни при чем. — Рогов остановился, подумал. — Очень плохо! Это называется хвостизмом! Этим мы расписываемся в своей беспомощности. Ведь тайное голосование тоже нельзя пускать на самотек… А чабаны есть?
— Имеется один, Яков Родионович Аврущенко. Зачинатель движения: сверхплановая аврущенковская шерсть.
— Аврущенко запиши в президиум, — сказал Рогов, заложив руки за спину и прохаживаясь по кабинету. — Чабан в руководящем органе конференции — хорошо! А трактористы есть?
— Тоже один. Егоров-младший. Молодой, первый год в партии.
— Показатели?