Том 4

— Красивая ты баба! А живешь одна, как былиночка в поле. — Рогов вдруг обнял Марсову и привлек ее к себе. — И некому эту былиночку приголубить и приласкать!

— Ну, ну! Без вольностей!

— А ведь я до сих пор жалею, что мы тогда не поехали ловить форель.

— Вот станешь первым, мы эту нашу ошибку исправим.

— Теперь-то уж вряд ли. — Рогов скучно посмотрел на смеющуюся глазами Марсову. — Теперь-то нам с тобой придется заниматься не ловлей форели, а делами района. Я даже хочу уже сейчас просить тебя, чтобы на бюро ты приходила без этого… без особой привлекательности.

— А куда же ее девать, эту особую привлекательность?

— Но можно же, скажем, опускать юбку ниже колен? И вообще…

— Колени мои тебя испугали?

— Не в том дело, что они меня испугали, дело в приличии, — рассудительно говорил Рогов. — Меня-то не испугаешь! Но что получается! Заседают члены бюро, решают важные дела, а ты привлекаешь к своей особе их нездоровое внимание и мешаешь им трезво мыслить. Если старик Коломийцев все тебе дозволял, то при мне ничего подобного быть не должно!

— Шутник же ты, Женя! — сдерживая смех, сказала Марсова. — Я к тебе по делу. Поговори с Румянцевым насчет шрифтов и печатной машины. Больше года хлопочу, а добиться ничего не могу. А без шрифтов и без новой машины мне трудно. Помоги, Евгений!

— Ладно, поговорю.

Митрохин принес доклад в новой папке. Рогов сунул папку в свой вместительный портфель, надел пальто, шапку. Еще крепче, нежели при встрече, пожал Митрохину руку. За руку попрощался с Марсовой и Любовью Сергеевной, смотревшей на него все так же удивленно и испуганно. Пружиня ногами, стройный, довольный собой, Рогов легко, вприпрыжку, спустился по лестнице. Новая райкомовская «Волга» уже поджидала у подъезда. Рогов сел рядом с Ванцетти, кивнул вышедшим проводить Митрохину и Любови Сергеевне, и машина прошуршала по заиндевелой улице.

— По пути завернем к Логутенкову, — сказал Рогов.

Глава 4

В степи — белым-бело. Куда ни посмотри, что ни окинь взглядом — всюду под низким захмаренным небом лежала ледяная корка. Она укрывала и кукурузные будылья, и пожухлую, блеклую стерню, и неяркие зеленя. Прозрачная, как целлофан, похожая на широченную скатерть, она на зеленях имела оттенок зеленый, на пахоте — темный, на стерне и кукурузе — серый. Когда же сквозь тучи ненадолго пробивалось солнце, скатерть, сколько было видно, блестела и вспыхивала, точно ее поджигали изнутри и не могли поджечь. И над этим искрящимся простором низко, кучно проплывали грачи, блестя своими воронеными крыльями, да изредка, весь в инее, как в муке, перепрыгивал дорогу перед самыми колесами зайчишка. Резина крошила ледок, машину заносило, покачивало. Ванцетти вел ее по скользкому шоссе, не сбавляя скорости, и вел уверенно. Это нравилось Рогову. «Отличный водитель. Обязательно сохраню его при себе, — подумал он. — С таким не страшно ехать в любую погоду и по любой дороге. Но надобно о нем проявить заботу, создать условия…»

Он знал, что у райкомовского шофера немалая семья — двое детей, жена и старуха мать, а квартира плохая и тесная, и он спросил:

— Ванцетти, как у тебя с жильем?

— Все так же. Без перемен.

— Ничего, перемены будут.

— Об этом мне уже сколько раз говорилось.

— Но я — то еще не говорил? А теперь говорю я, Рогов!

Занятый дорогой и машиной, Ванцетти промолчал. Рогов принял это молчание за согласие с его словами и задумался. Он смотрел на укрытые ледком поля и размышлял о том, что и в эту зиму земля останется без снега и что опять не жди урожая. А без урожая, как ни старайся, передовым район не сделаешь. «Какая-то чертовщина творится в природе, — думал Рогов, устало прикрыв глаза ладонью. — Зимой нет снега, а в мае — дождя. Вот и выкручивайся, вот и выходи в передовые. Как у нас дается оценка? Есть урожай, продал много хлеба — передовой район и отличный секретарь райкома; нет урожая, завалил продажу зерна — плохой район и плохой секретарь райкома… Эх, знала бы природа, как мне нужна влага именно в этом году!.. Вот если бы можно было управлять природой и принимать о ней решения, особенно о погоде».