Том 4

— Вот и вставь в него архитекторов. Дискуссию надо кончать!

— Еще просится писатель.

— Анисим Яровой? — Румянцев подумал, почему-то посмотрел в окно. — Знаю, Яровой давно хотел побывать у меня, да все как-то не получалось. Поищи, Петрович, «окно» и для Ярового. И обязательно сам позвони ему… Да, вот еще что. Не забудь об учительнице Панкратовой. Сейчас же позвони Калашнику и узнай, что сделано по ее письму.

— Просьба Панкратовой уже удовлетворена.

— Как себя чувствует Антонов? Как он там?

— Я разговаривал по телефону с его женой. Сказала, что все так же, лежит. Я предлагал к нам в больницу.

— Ну и что?

— Не желает.

— Пошли-ка к нему врачей. Пусть они решают, как быть.

Щедров смотрел на Румянцева и на Петровича, слушал их, и ему казалось, что так озабоченно и с таким пониманием друг друга могут вести свой, им одним понятный разговор разве что родные братья, и нельзя понять, кто же из них старше и по возрасту и по занимаемой должности; что они, обращаясь друг к другу на «ты», могут в любое время прервать этот разговор и в любое время снова его возобновить. Поэтому Щедров нисколько не удивился, когда Петрович закрыл папку и, не спрося разрешения, потому что каким-то своим чутьем уловил, что разговор окончен, так же, как и пришел, неслышно удалился в свою комнату.

— Антон Иванович, где остановился? — спросил Румянцев, продолжая сидеть за столом. — Может, нужна гостиница?

— Выручают друзья. — Щедров поднялся, одернул свитер, понимая, что пора уходить. — Вчера ночевал у одного друга, а сегодня пойду к другому — Калашнику.

— Да, точно, вы же с Тарасом Лавровичем дружки еще с комсомола! А где твоя семья?

— Не успел обзавестись.

— Что так?

— Как-то не вышло, не сложилось, — чистосердечно сознался Щедров. — То учеба, то работа, потом снова учеба. Ту, что любил в юности, не сберег. Вышла замуж. А другую не полюбил.

— Ну, ничего, в твои годы это поправимо, еще полюбишь. А пока что среди секретарей райкома будешь единственным холостяком и самым молодым. — Румянцев дружески улыбнулся и протянул руку. — Итак, приходи в среду к девяти утра.

Щедров пожал сухую, с твердыми пальцами руку Румянцева.

Глава 7

В конце рабочего дня, как и было обусловленно, Щедров зашел к Калашнику. Друзья отказались от уже стоявшей у подъезда вороной «Чайки» и, желая прогуляться, направились через городской парк, опустевший и по-зимнему неуютный. На Щедрове был длинный — почти до колен — дубленый, цвета яблоневой коры полушубок и шапка-ушанка, а на Калашнике — черное пальто, воротник и кубанка из черного, с легкой проседью, каракуля. Шли они не спеша, говорили о том о сем, и рядом с высоким и стройным Калашником поджарый невысокий Щедров в своем длинном полушубке выглядел эдаким заурядным провинциалом.

— Значит, у Ивана Павловича ты пробыл больше двух часов? — спросил Калашник, замедляя шаг. — Ну и как тебе теперь показался наш уважаемый патриарх?

— Последний раз я видел его несколько лет назад, помнишь, когда нас отправляли на учебу, — ответил Щедров. — За эти годы он ничуть не изменился. Хорошо выглядит и такой же спокойный.

— К тому же оригинал! — Калашник вынул коробочку «Казбека», взял папиросу. — Говорил тебе о вреде курения?

— Да, говорил. И я с ним вполне согласен.