Том 4

Думая об этом, Рогов не знал, что сказать молчаливо сидевшему Логутенкову и как его утешить, понимая, что главное сейчас не успокоить Логутенкова, а найти пути, которые помогли бы избавиться от нависшей опасности. Мысль работала напряженно. Из многих приходивших на ум путей для себя Рогов остановился на двух. Первый путь — не отмежевываться от Логутенкова и сделать все, что только можно, чтобы доказать его невиновность. Он еще не знал, как это сделать, но знал, что именно так поступают истинные друзья. Невольно подумал и о том, как могла прийти Щедрову мысль не представлять Логутенкова к высокой правительственной награде. «Или там, на учебе, у него выработалось такое острое и безошибочное чутье на людей, или перед нами совершенно случайное совпадение фактов, — думал Рогов. — И все же мне непонятно, как же мог он заранее знать или предвидеть, что в «Заре» случится драка, и как раз тогда, когда он туда приедет, и что ему самому придется выручать из беды Огуренкова? Такое и придумать невозможно! Знал или не знал, чутье или что другое, а только не он, а я оказался в дураках, и Щедров может, и теперь уже не без основания, обвинить меня в политической близорукости… Вот о чем мне надо подумать. Не о Логутенкове, а о себе…»

Второй путь состоял в том, чтобы сразу же, нисколько не заботясь о Логутенкове, встать на сторону Щедрова, то есть занять позицию справедливую и принципиальную. Короче: пусть за все отвечает один Логутенков. Сам заварил кашу, сам и расхлебывай. Но этот путь, хотя он и казался смелым и верным, Рогов отверг потому, что опять подумал о том же: нехорошо, не по-товарищески оставлять друга в беде. «Если разобраться, то какой же я ему друг? — думал Рогов, глядя на тучи и не видя их. — И тут дело не в дружбе, а в том, что оставлять в такой сложной ситуации Логутенкова одного просто опасно: он может все разболтать, сам утонуть и других утопить. Поэтому надо искать выход и вместе уходить от ответственности. Но как от нее уйдешь? Вот Логутенков уже раскис, насмерть перепугался, сидит как в воду опущенный…»

Рогов резко повернулся и сказал:

— Ну что, Илья Васильевич, долго еще будем играть в молчанку?

— Думки мучают, — тихо ответил Логутенков, не глядя на Рогова. — Всякая чертовщина лезет в голову.

— Что же лезет тебе в голову, позволь узнать? — Рогов не стал дожидаться ответа. — Сознайся: не думки тебя мучают, а страх. А ведь ты еще не знаешь, что Щедров, как бы предвидя «чепе» в «Заре», решительно отказался представлять тебя к награде и, выходит, правильно поступил. — Помолчал, хотел дождаться, что скажет Логутенков, и не дождался. — Приходится удивляться: человек ты немолодой, как говорится, воробей стреляный, жизнью тертый, а оплошал. Откуда у тебя этот страх и эта растерянность? Чуть только на горизонте начала вырисовываться опасность, как тебя уже не узнать. Куда девалась твоя веселость? Где твоя страсть к анекдотам? Молчишь? Вместо того чтобы показать пример нам, молодым, ты готов сам побежать к Орьеву…

— Не упрекай, Евгений, а помоги. Упрекать легко…

— Помоги? А как?

— Если бы я знал как… Вместе давай подумаем. — Логутенков тяжело поднялся, подошел к Рогову и совсем тихо проговорил: — Может, как-то задобрить его…

— Кого? Щедрова? Ты с ума сошел!

— А что? Ведь он тоже человек.

— Чем же ты собираешься задобрить?

— Угощеньем, лаской и вообще… Как бывает средь людей.

— Смешно, честное слово! — Рогов нехотя усмехнулся. — Щедрова, дорогой Илья Васильевич, такими приманками не возьмешь. За это могу поручиться. — И уже с нескрываемым ехидством заметил: — Так что предложенная тобой смелая операция под кодовым названием «Как бывает средь людей» ни к черту не годится. Что у тебя еще в запасе? Да ты сядь!

Логутенков не сел на стул, а опустился в кресло и сказал:

— Хорошо бы заиметь его доверие.

— Да, неплохо бы. Но опять — как? — На молодом, решительном лице Рогова затеплилась невеселая улыбочка. — По всему видно, с доверием ты явно опоздал. Помолчи, Илья Васильевич, и послушай, что я тебе скажу.

Мысли свои Рогов излагал не спеша, солидно, с достоинством. Прохаживался по кабинету, упруго ступая крепкими, подрагивавшими в икрах ногами. Говорил длинно, рассудительно. Тяжело опершись руками о подлокотники кресла, Логутенков сидел с закрытыми глазами и слушал.

— Я гожусь тебе в сыновья, — сказал Рогов раздельно и чуть замедлив шаг, — и я обязан тебе сказать, что мы, «дети», не только умнее, но и практичнее своих «отцов». Мои сверстники, Илья Васильевич, смотрят на жизнь, какой бы сложной и запутанной она перед нами ни представала, смело и реалистически.

— А ты, Евгений, без этого… без хвастовства, — с горечью и обидой бросил Логутенков.