Том 4

После того, как Митрохин и Листопад ушли, Щедров, прохаживаясь по кабинету, снова и в который уже раз с горечью подумал о Логутенкове. «Проще и понятнее с Листопадом, — думал Щедров, остановившись перед балконом. — Всем ясно, что человек занимал не свое место, что вина в этом главным образом тех, кто выдвинул его на этот пост. Сложнее и непонятнее с Логутенковым. Ведь это же неслыханный для района позор! Трудно поверить, что уголовным преступником оказался член бюро райкома!»

Раздумья прервал телефонный звонок. Щедров взял трубку. Говорил Ануфриев:

— Антон Иванович, я из Щербаковского района. Звоню по поручению Тараса Лавровича. Он просил передать, что из Щербаковского мы поедем в Марьяновский, а в Усть-Калитвинскую прибудем через три дня, точнее, двадцать восьмого утром. Тарас Лаврович желает вас видеть и просит вас в этот день не отлучаться из райкома.

— Передайте Тарасу Лавровичу, что двадцать восьмого утром я буду его ждать в райкоме, — ответил Щедров.

Глава 31

Приехать в Усть-Калитвинскую утром двадцать восьмого мая, как было обещано, Калашник никак не смог, и не по своей вине. Задержался в соседнем, Марьяновском районе. Секретарь райкома Холодов, круглолицый и осанистый, с вьющимися русыми кудрями, с белозубой, располагающей улыбкой, и председатель райисполкома Акульшин, милейший и добрейший мужчина, оказались такими гостеприимными хозяевами и так умело составили, как они сами говорили, «протокол знакомства с районом», что управиться в срок было совершенно невозможно.

Сопровождая на старенькой «Волге» черную, поднимавшую хвост дорожной пыли «Чайку», Холодов и Акульшин показывали гостю то посевы, то бригадные станы, то молочные и свиноводческие фермы. Калашнику нравилось, что всюду, где бы ни останавливались машины, их окружали словоохотливые колхозники. Беседы завязывались сразу и сами по себе — просто и непринужденно. И лица у колхозников, как не раз замечал Калашник, были веселые, радостные. Потом гостя ждал обед в Доме рыбака на заросшем вербами берегу озера, с участием бригадиров, и снова перед глазами были те же радостные лица и возникала та же, теперь уже за столом, задушевная беседа, — получался, собственно, не обед, а что-то похожее на званый прием. А вечером — выступление художественной самодеятельности на полевом стане, прямо под звездным южным небом. В тот же день, когда надо было уезжать в Усть-Калитвинскую, Холодов и Акульшин вдруг начали просить Калашника осмотреть сады, вернее, не сады, а одну черешневую рощу. Радуя гостя своей белозубой улыбкой, Холодов говорил:

— Тарас Лаврович, у Щедрова и у Рогова, могу поручиться, ничего подобного не увидишь. А мы покажем тебе необыкновенную черешню. Ранние сорта! Сказать правду, не черешня, а чудо! На дворе у нас еще май, а черешня уже налилась и созрела. А какие ягоды! Объедение! Подойдешь к дереву, посмотришь на пунцовые гроздья, и нельзя, нет сил оторвать глаза. А вкус! Нигде такой черешни нет, а в Марьяновском есть!

— Истинно так, — приятным голосом подтвердил Акульшин.

Разве после таких похвальных слов можно было устоять и не посмотреть черешневую рощу? К тому же Калашнику очень нравились и улыбающийся Холодов, и добрейший Акульшин, и особенно то, что жизнь в Марьяновском, не то что в других районах, текла ровно, без шума и треска, как обычно течет вода по широкому и прямому каналу, отлогие берега которого покрыты плитами. Калашнику было приятно сознавать, что в Марьяновском люди были довольны жизнью, что они веселы, улыбчивы, как и сам Холодов, что поговорить с ними — одно удовольствие. А разве не показателен тот факт, что из Марьяновского не поступило ни одной жалобы. Бывать в таком районе всегда приятно — не командировка, а отдых.

«В этом и есть безусловная заслуга Холодова и Акульшина, — думал Калашник по дороге в черешневую рощу. — Все бы секретари райкомов и председатели поставили дело так, как Холодов и Акульшин, и тогда жизнь у нас была бы прекрасна. К сожалению, таких уравновешенных, таких спокойных и таких дружных руководителей; как Холодов и Акульшин, у нас немного. Самым отрицательным примером в этом отношении может служить мой друг Антон. Как вспомню, что меня ждет в Усть-Калитвинском районе, так и ехать туда не хочется. А надо ехать. Холодов прав, у Щедрова черешневых рощ не имеется. Ему не до черешен! Статью Приходько опубликовал. Получается: сам не живет спокойно и другим не дает. А тут еще, как на беду, эта его связь с женой Осянина. Чего я боялся, то и получилось…»

Сад принадлежал совхозу «Восточный» и с виду был ничем не примечателен. Черешни как черешни и от других сортов отличались разве только тем, что созревали в мае. Деревья молодые, лет пяти-шести. Стояли они четырьмя рядами вдоль внутренней садовой дороги, так что мимо «Чайки» будто проплывали созревшие плоды. Из-под широких овальных листьев выглядывали пурпурные гроздья — ягоды удивительно крупные, налитые, хвостики у них длинные, восковой окраски. Несмотря на тяжесть плодов, молодые деревья стояли стройно и были похожи на красавиц в монистах и серьгах.