Том 4

— Дело тут вовсе не в капризе, а в том, что я не могу участвовать в этой церемонии. — Худое лицо Щедрова налилось бледностью. — Смотр района, как я понимаю, завершен. Если у тебя есть какие-то пожелания или указания — прошу их высказать. Тут, на живописном берегу, мне делать нечего. А дома меня ждут дела.

— Хочешь показать свою гордыню и проявить неуважение к людям? Можешь уезжать, упрашивать не стану. — Калашник сделал еще два шага и остановился. — Только твой поступок не к лицу секретарю райкома… Ну, довольно об этом. Еще о чем твои думки?

— Меня тревожат наши с тобой отношения. С некоторых пор они стали и странными и непонятными.

— Вот как! Ну и что?

— Ты со мной неискренен, и меня это огорчает. Мы давние друзья и не можем…

— Погоди! — перебил Калашник. — В чем же ты усматриваешь мою неискренность?

— Хотя бы в том, что говоришь со мной только об урожае.

— Так ведь это же сейчас главное! — с изумлением в голосе воскликнул Калашник. — Неужели этого не понимаешь?

— Но ведь жизнь в Усть-Калитвинском районе — это не только урожай. Как известно, высокие урожаи умеют выращивать и в Канаде.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Только то, что жизнь в районе, как вот эта горная река: то разольется, выйдет из берегов и зашумит, то обмелеет и оголит, как вот сейчас, берега и приутихнет. — Щедров смотрел на сырой песок и на мелкую, обкатанную бурунами гальку. — Если продолжить это сравнение, то следует сказать: экономическая и духовная жизнь в Усть-Калитвинском за последние годы заметно обмелела, ее быстрины замедлили свой бег, и в этом повинны мы, райком. Ты же как член крайкома не спросил, не поинтересовался, что у нас с этими быстринами, как мы живем, что у нас болит и что нас радует. Через два дня у нас состоятся пленум райкома и сессия райсовета, и созываются они не для парада и не ради пустых словопрений.

В усах Калашника шелохнулась усмешка.

— Помню, Антон, ты еще в комсомоле был любителем всяческих быстрин и крутых поворотов, — сказал он с улыбкой. — Известно мне и о том, что ты обожаешь образные сравнения. Вот и сейчас придумал быстрину и отмель. Это, конечно, доходчиво. Попробую ответить тебе тоже сравнением, чтобы бурная река не мелела и всегда текла спокойно, ее русло следует углубить, а берега поднять и покрыть каменными плитами. Вот этим тебе и надо заниматься. И еще одно общеизвестное сравнение. Есть шоферы умные, со спокойным характером. Машину они ведут уверенно и вместе с тем осторожно, всегда помня слова «не уверен — не обгоняй!». Они знают, где могут быть ухабы или крутые спуски, и всегда ногу держат на тормозе, — с такими шоферами ехать одно удовольствие. И есть шоферы — лихачи, любители прокатиться с «ветерком», которые не уверены, а обгоняют, и поэтому частенько, особенно на крутых поворотах, их машины заносит в кювет, и с такими шоферами случается беда. Мораль: обгоняй, когда уверен, и помни о тормозах. Иначе можешь кончить плохо, то есть полетишь в кювет и тогда никакое мое доброе к тебе отношение уже не поможет.

— Пугаешь?

— Нет, по-дружески предупреждаю и советую. — Калашник сделал еще несколько шагов, казалось, хотел уйти от Щедрова, и вдруг быстро вернулся. — Да, советую! И твои упреки тут неуместны. Мне все известно. Даже твои любовные похождения. Я читал и письмо Осянина и другие жалобы в твой адрес. Статью Приходько тоже читал.

— Тогда тем более непонятно: почему молчишь?

— Пойми, наконец, Антон, что все наши усилия, все наше внимание должны быть отданы урожаю, и только ему! — сказал Калашник с пафосом. — Урожай — это наше главное направление, наша, если хочешь знать, самая большая быстрина. Вот уберем урожай, выполним план продажи зерна, а тогда и поговорим обо всем прочем…

— Как же можно оторвать, отделить многообразие нашей духовной жизни от нашей же экономики, нашу борьбу за урожай от нашей же борьбы за коммунистическую нравственность? — Щедров развел руками. — Ты не поговорил со мной, ничем не поинтересовался. Хотя бы спросил о моих, как ты выразился, «любовных похождениях», узнал бы, что называется, из первоисточника, что и как было.

— Придет время — спрошу.

— А что скажешь о статье Приходько?

— Не ко времени. Это же критиканство, забегание вперед! — Калашник вдавил носок в песок, подумал. — Приходько решил стать умнее всех. А кто ему позволил?

— Разве нужно чье-то позволение?